Москва, Институт физических проблем

В начале 1937 года Капица пригласил Ландау в Институт физических проблем заведовать теоретическим отделом. Приглашение было принято с радостью. Ландау перебрался в Москву за два месяца до официального рождения института.

Институт Капицы возник буквально и фигурально на пустом месте. Капица, много лет работая в Кембридже у Резерфорда, отпуск вместе с семьей всегда проводил в Советском Союзе. Приехав отдыхать летом 1934 года, Петр Леонидович узнал, что ему отныне предстоит работать здесь. Ему был обещан институт и весьма широкие права для организации научной работы по своему усмотрению. Решили, что институт лучше строить в Москве.

Капица вместе с первым будущим сотрудником, ленинградским физиком Александром Иосифовичем Шальниковым ходили по наркоматам и главкам, выясняли возможности промышленности в создании нужного оборудования и приборов. А потом также много и долго бродили по городу, по улицам и переулкам Москвы и искали место для института. Сперва Капица облюбовал дом в Нескучном саду. Но не получил его. А берег Москвы-реки продолжал притягивать. И вот там, где кончался Нескучный сад, рядом с однодневным домом отдыха, отыскался ничейный пустырь. Была на пустыре огромная свалка, разгуливали кошки. Но внизу под обрывом протекала река, и место было по тем временам почти что загородное.

Открытие сферхтекучести гелия II. Петр Леонидович Капица (справа) и его помошник Сергей Иванович Филимонов (тогда - механик, сейчас - доктор технических наук) измеряют вязкость жидкого гелия (1937 г.)

Институт стал особенным, отличным от других, в том числе и академических научных учреждений. Отличался он даже внешним видом. На территории много зелени, теннисный корт. Тут же дом для сотрудников: двухэтажные с отдельным входом, на английский манер, квартиры. Отлично оборудованные мастерские - механическая, стеклодувная. Все под рукой, все свое. Путь от дома до лабораторий, кабинетов, библиотеки занимает считанные секунды.

В свое время Резерфорд добился разрешения построить для своего любимого ученика Капицы лабораторию - уникальную по тогдашним мировым эталонам и нормам. Капица, блестящий экспериментатор, в ком смелость сочеталась с изощренной изобретательностью, получил возможность создавать сверхмощные магнитные поля, чтобы изучать поведение вещества в таких экстремальных условиях. Интересовали его также свойства материи при низких температурах - в его лаборатории поэтому действовали установки по сжижению газов. Теперь, осознав, что самый близкий ученик больше не будет жить и работать рядом, Резерфорд добивается согласия правительства Великобритании продать оборудование Советскому Союзу.

Основные принципы работы и жизни института были весьма четко сформулированы Капицей в его письменных и устных выступлениях; главный из них - никакой распыленности сил и средств, мелкотемья, "растекания по древу". Заниматься только "большой наукой", той, которая изучает основные явления природы и ведет к глубокому их пониманию, к познанию сущности вещей.

В наше время, когда наука приобрела прямо-таки индустриальный характер, а научная работа стала массовой профессией, правомерно встает вопрос о роли личности отдельного ученого в дальнейшем развитии науки. Так ли уж важна теперь крупная фигура? Не может ли и не должен ли заменить ее хорошо слаженный коллектив образованных, современно мыслящих, способных и дееспособных научных работников?

"В большой науке,- отвечает на это Капица,- значительных успехов может добиться только глубоко творчески одаренный и творчески относящийся к своей работе человек... Хотя путь науки предопределен, но движение по этому пути обеспечивается только работами очень небольшого числа исключительно одаренных людей... Поэтому ядро института безусловно можно образовать из небольшого коллектива очень тщательно подобранных научных работников. Это ядро должно всецело отдаться научной работе".

В феврале 1937 года Капица пишет письмо Председателю Совнаркома СССР:

"С этого месяца ко мне идет работать тов. Л. Д. Ландау - доктор физики, один из самых талантливых физиков-теоретиков у нас в Союзе. Цель его привлечения - занятие всеми теоретическими работами, которые связаны с экспериментальной работой нашего института. Опыт показывает, что совместная работа экспериментальных работников с теоретиками представляет собой лучшее средство, чтобы теория не была оторвана от эксперимента, и в то же - время экспериментальные данные получали должное теоретическое обобщение, а у всех научных сотрудников воспитывался широкий научный кругозор".

В публичных выступлениях Капица излагал и другие организационные принципы деятельности своего института. Так, он объяснял, что нельзя приравнивать научную работу к промышленному производству, основанному на строгом планировании: "Сам Ньютон, например, не мог бы по заданному плану открыть закон тяготения, поскольку это произошло стихийно, на него нашло наитие, когда он увидел знаменитое падающее яблоко. Очевидно, что нельзя запланировать момент, когда ученый увидит падающее яблоко и как это на него подействует. Самое ценное в науке и что составляет основу большой науки не может планироваться, поскольку оно достигается творческим процессом, успех которого определяется талантом ученого".

Ландау в 1948 году. В это время он продолжал теоретически изучать и поведение гелия II. Теория сверхтекучести жидкого гелия была создана Ландау в 1941 году

Были и такие полемические фразы, на этот раз обращенные к органам финансирования: "Неужели, когда вы смотрите на картину Рембрандта, вас интересует, сколько Рембрандт заплатил за кисти и холст? Зачем же, когда вы рассматриваете научную работу, вас интересует, во сколько обошлись приборы или сколько материалов на это истрачено?" И полуироническое: "Я спрашивал: сколько Наркомфин считал бы допустимым отпустить средств Исааку Ньютону под его работу, приведшую к открытию всемирного тяготения?"

Постепенно институт обретал свой окончательный облик. Появились научные сотрудники. В мастерских стали работать первоклассные стеклодувы, механики, электрики. И начал действовать семинар - быстро завоевавший популярность знаменитый "капичник".

На первых же семинарах Капица рассказал про удивительное явление, обнаруженное голландскими физиками, отцом и дочерью Кеезомами. Жидкий гелий обладал, оказывается, неправдоподобно огромной теплопроводностью. Своей способностью проводить тепло он оставлял далеко позади самые теплопроводные элементы - металлы медь и серебро. Да что там - оставлял позади. Речь шла о порядках величин. Теплопроводность у жидкого гелия была в сотни раз больше, чем у меди. Озадаченный фантастическими результатами опытов Кеезомов, которые противоречили всем известным законам физики, и памятуя, что в природе каждое "не может быть" в конце концов получает свое объяснение и истолкование, Капица решил сам и по-своему повторить эти опыты. Как события развивались дальше и чем кончились, читатель узнает несколько позже, этой истории посвящена вторая половина книжки.

В Институте физических проблем Ландау нашел свой подлинный дом. С ним связал жизнь и судьбу до конца. Был вместе и в дни мира и в дни войны.

Летом 1941 года институт эвакуировался в Казань. Там, как и остальные сотрудники, Ландау отдавал силы прежде всего оборонным заданиям. Он строил теории и производил расчеты процессов, определяющих боеспособность вооружения. В 1945 году, когда война закончилась, в "Докладах Академии наук" появились три статьи Ландау, посвященные детонации взрывчатых веществ. В каждой наряду с Институтом физических проблем указан еще один "адрес" - Инженерный комитет Красной Армии.

Война окончилась, но не исчезла напряженность на планете. В Соединенных Штатах продолжалась работа над бомбой, в августе 1945-го наступил трагический финал.

Советские физики понимали, что в сложившейся ситуации они не могут прекратить работу над ядерным оружием и поставить безопасность страны под угрозу. Во всем комплексе работ, возглавляемом И. В. Курчатовым, принимало участие большинство крупнейших наших физиков. Некоторые из них на какой-то период целиком отдали себя созданию ядерного оружия, расстались со своими институтами и в родные города приезжали ненадолго, гостями. Другие совмещали обычную жизнь и работу с выполнением специальных заданий. К этим последним принадлежал и Ландау. Он внес большой вклад в теоретические расчеты изучаемых процессов на разных стадиях их исследования и практического воплощения.

Страна оценила труды Ландау - он получил много наград. В январе 1954 года стал Героем Социалистического Труда; трижды награждался Государственной премией и раз - Ленинской; имел много орденов, среди них - два ордена Ленина.

В стенах того же Института физических проблем пришло к Ландау, как к яркому представителю советской науки, и широкое международное признание. Он становится членом Британского физического общества и иностранным членом Лондонского Королевского общества, избирается в Национальную Академию наук США и в Американскую Академию наук и искусств, становится членом Датской и Нидерландской академий наук. Ему присуждаются медаль имени Макса Планка, премия имени Фрица Лондона и, наконец,- Нобелевская премия по физике.

Интенсивность напряженной и плодотворной работы Ландау нисколько не ослабевала до самого рокового дня.

7 января 1962 года на шоссе по дороге в Дубну произошла автомобильная катастрофа... Многомесячная борьба за жизнь Ландау увенчалась успехом. Но слишком много было тяжелейших травм и повреждений. Жестокие боли долго и почти постоянно мучали Ландау. И к занятиям наукой он вернуться не смог. Это был в чем-то другой человек ("Это было уже не при мне",- сказал он однажды); и была другая жизнь. Ее мы касаться не станем.

Умер Лев Давидович Ландау 1 апреля 1968 года... В январе 1983 года ему бы исполнилось семьдесят пять лет.

П. Л. Капица неоднократно заводил с Ландау разговор о том, что имеет смысл создать в Академии наук специальный большой институт теоретической физики, что ему пристало руководить институтом, а не маленьким теоретическим отделом в Физпроблемах. Но Ландау "всегда не только отклонял эти предложения, но даже отказывался их обсуждать. Он говорил, что большие масштабы ему не нужны и он весьма счастлив состоять членом коллектива нашего экспериментального института",- вспоминал потом Капица.

Ландау и его ближайший ученик Евгений Михайлович Лифшиц, соавтор курса 'Теоретическая физика', за который обоим в 1962 году была присуждена Ленинская премия

Теперь, оглядываясь назад, все видят, что Ландау выбрал оптимальный вариант. Трудно даже сосчитать, сколько зайцев поймал он одновременно. Он остался сотрудником Института физических проблем, что дало ему по меньшей мере три выигрышных билета.

Не прервалась, а продолжала оставаться по-прежнему тесной и органичной его связь с экспериментаторами, живая и каждодневная. А такой связью он всегда очень дорожил, она была ему необходима. Он сам остался членом крайне привлекательного для него коллектива.

Наконец, здесь, в своем доме, он был одним из самых активных участников "капичника", семинара, где из каких только областей физики и смежных наук ни докладывались работы. Таким способом он оказывался ориентированным во всех точных науках, и дальше уже было его дело - решить, куда направлять свое внимание. Все эти блага он имел как сотрудник Института физических проблем, тут даже ни к чему добавлять - как заведующий теоретическим отделом института.

Но этим дело не ограничилось. Отказавшись покинуть институт Капицы ради возможной собственной вотчины, Ландау, однако, на той же почве и под тем же кровом создал нечто иное, по-своему уникальное и, вероятно, более значительное, чем этот гипотетический институт теоретической физики.

При любви Ландау к строгости и порядку во всем, что касалось физики, это "нечто" в целом не имело четких организационных форм. Хотя, пусть такое звучит парадоксом, каждая из составных частей целого подчинялась точному внутреннему - а некоторые и внешнему - порядку и распорядку.

Как не имеющий организационных форм, этот незримый "институт Ландау" никем нигде не планировался и не утверждался. Никто его не финансировал, не выделял фондов, не составлял штатного расписания. Никакого чуда здесь нет. Потому что речь идет о комплексе, сложном, интереснейшем и весьма значительном, который называется "школа Ландау".

Конечно, об Институте физических проблем можно было и следовало написать гораздо больше. Впрочем, все, о чем будет рассказано дальше, там и происходило, в стенах этого института, и было проникнуто его духом.