"Теоретическая физика"

Главным помощником в достижении цели служили, как известно, книги "Теоретической физики". Все, что училось,- училось по этому курсу, говорит А. Ф. Андреев, кстати, аспирант Ландау последнего периода, когда, по существу, весь курс был уже издан.

Едва ли кому-нибудь даже с исключительной находчивостью популяризатора удастся дать читателю-неспециалисту представление о курсе "Теоретической физики" и об отличии его от других подобных изданий. Единственно, что можно и, наверное, интересно - привести какие-то оценочные высказывания. Представим, что собрались ученики Ландау, и послушаем их.

- Такой курс мог сделать только Ландау. Буквально не сходя с места, не прибегая к литературным источникам, в любую минуту он мог начать работу по привлекшему его внимание вопросу из какой угодно области теоретической физики. Поэтому лишь он и был в состоянии создать энциклопедическое руководство по большей части нашей науки, причем любой пункт изложен так, как будто он впервые открыт авторами, а подход к материалу одновременно и строже и доходчивее, чем в других учебниках.

- Это - концептуальный курс теоретической физики, монография, основы всего и навсегда. Этот курс - фактический памятник Ландау. Его мог сделать только он - и никто другой. В мире не пишется книг ярче этого курса даже в одной какой-нибудь области. Например, вышла целая масса всяческих "Квантовых механик". Но в них нельзя найти подобного тому, что есть у Ландау. А у него еще - вся теоретическая физика.

- Эти книги поразительны по отбору материала - вот их главная отличительная черта. В них то, что зарублено навсегда. Есть книги, которые являются жемчужинами науки. Так, один известный западный теоретик всюду возит с собой "Статистическую физику", не расстается с ней. "Посмотрите у Ландау" - постоянная фраза. Потому что это уникальное издание по отбору самого главного и самого важного.

- Если речь идет об устоявшейся области, то в курсе все есть. Если решения нет в этом курсе, значит, его нет нигде вообще. Все, что нужно, там есть. Поразительность отбора! Тупиковые задачи туда не попадают.

- У книг этого курса есть и другие особенности. Чем больше знаешь книгу, тем больше она дает. Чем квалифицированнее физик, тем она для него глубже и нужнее. Это книги с большим барьером - трудно, а то и невозможно начинать с нуля, чтобы можно было их понимать. Но вот что интересно: ученикам учеников Ландау было уже легче!

- Книги эти написаны для продвинутых людей. Даже очень хороший и известный физик не мог объяснить одного места из курса. Это - книги для взрослых. И выучить их все по-настоящему очень трудно. Однако, имея эти книги, можно выучить теоретическую физику, находясь например, вне Москвы и Ленинграда, без преподавателя, без живого слова. Знать ее так, что можно читать журналы. А сейчас это трудно - читать статьи в научных журналах. В книгах курса дается заведомо больше, чем читается в вузах.

- Еще одна существенная особенность: книги написаны практически без ошибок. К ним надо добавлять новый материал, но ничего в них не приходится менять.

- Надо сказать, что читатель должен знать сам, чего он хочет от книг Ландау. В них нет никаких пояснений, зачем и почему разбирается данный вопрос и какой может быть сделан из него практический вывод. Излагается именно теоретическая физика во всей ее чистоте и строгости. Отступления Ландау называл сюсюканьем.

- Эти книги при абсолютной строгости прагматичны. В конце каждого параграфа всегда даются рецептурные решения - что надо делать.

- Этот курс приобрел всемирную известность и популярность. Ландау совместно с Лифшицем написал знаменитые, сделавшие эпоху учебники по теоретической физике, по которым учатся во всем мире и которые являются настольными книгами работающих в области теорфизики.

В разных странах, на разных континентах, разными шрифтами - то латинским, то славянским, то всевозможными иероглифами - издаются эти книги. Казалось бы, нет физика, который не читает по-английски. Но все равно выходит курс и на языке хинди, и на вьетнамском, японском, китайском. Латинская Америка читает его по-испански, Англия, США и Австралия - по-английски. В Европе - каждый практически на своем языке. Читают и изучают. Ведь недаром так часто звучит эта фраза - как помощь при поисках, при заминках, как аргумент в спорах - "посмотрите у Ландау".

На ум приходит аналогия со знаменитой французской "Энциклопедией". Это совсем не случайная ассоциация (хотя, по правде говоря, она не затрагивает существа предмета). Но для очень многих еще с юности имя "энциклопедисты" преисполнено глубокого значения. За ним стоит не только суммирование всего имеющегося знания, систематика его и щедрое одаривание людей этим богатством. Есть за ним, прежде всего, позиция, свое продуманное и выстраданное отношение к миру, ко всем его составляющим. Поэтому, помимо энциклопедичности знаний, в этих томах, как известно, заключался и большой нравственный заряд. Недаром "Энциклопедия" в некотором смысле стала знаменем и идейным фундаментом французской революции.

Конечно, ничего подобного не может быть связано с теоретической физикой, одной из самых отвлеченных, самых необщественньих наук. Однако и в этих книгах есть тоже не только полный свод физических законов и знаний, не только обсуждение и объяснение явлений, но и свое, не единожды обдуманное и пережитое отношение к ним. Поэтому "энциклопедия" Ландау и Лифшица тоже помогала и узнавать, познавать физику, и работать в ней, и, несмотря на всю отвлеченность своего содержания, сыграла также роль блюстителя идейной чистоты физики. Прежде всего - своим высоким уровнем. Но еще и своей собственной чистотой и незыблемостью основных принципиальных позиций.

Работа Ландау и Лифшица продолжалась год за годом, систематически, по заранее составленному плану. А если были какие-то заминки с выходом книг, то никак не по воле авторов - от них это не зависело, свое дело они делали, невзирая ни на что. Потому что двигало ими чувство ответственности за развитие физики в стране и убежденность, что эти книги нужны, даже необходимы, что без них не создать сильной, грамотной, передовой и дееспособной школы теоретиков.

Главная принципиальная особенность этого курса, выделяющая его из других подобных изданий, заключалась в едином подходе к различным областям теоретической физики всюду, где было возможно. Так, например, и всю механику, и электродинамику авторы построили на вариационном принципе. Между прочим, Ландау вообще отличала такая общность подхода к различным проблемам физики. А следствием этого было, к примеру, его удивительное умение, решая какую-нибудь сложную задачу, найти и применить математический аппарат из совершенно другой области физики, казалось бы, с данной никак не связанной, не имеющей к ней отношения.

Кроме того, в книги курса входило, естественно, немало собственных работ, открытий, а также собственных подходов к проблемам, выводов и оценок. Так, в один очень тяжелый для него год Ландау воссоздал для себя теорию ударных волн. Все вычисления он проделал в уме, без карандаша и бумаги. Когда потом, во время войны, писался том "Гидродинамика", эта работа заняла там существенное место - она легла в основу изложения теории ударньих волн.

Создание "Теоретической физики" шло двумя параллельными путями. Один - дальнейшее развитие курса: все время писались новые книги; второй - переиздание уже написанных томов. Это тоже требовало большой затраты времени и сил. Потому что не выходило ни одного стереотипного издания. К каждой из книг авторы относились как к новой. Все внимательнейшим образом пересматривалось, переделывалось, дополнялось новым материалом, чтобы вновь выходящая книга становилась более совершенной, и на уровне последних идей, и чтоб в ней отразились шаги вперед в данной области физики.

Потом всей этой работой занялся - и занят посейчас - Е. М. Лифшиц; делает он ее совместно с более молодым учеником Ландау - Львом Петровичем Питаевским.

Интересно снова перелистать пожелтевшие страницы "Программы теоретического минимума для старших научных сотрудников УФТИ". Им хватило времени пожелтеть, этим напечатанным на стеклографе (или на гектографе, или на чем-то еще подобном) листкам, розданным сотрудникам института в 1935 году.

Но теперь интерес к ним особого рода. В конце каждой страницы (она же один из разделов теорфизики, как их еще тогда последовательно выстроил Ландау: механика, статистика, электродинамика, теория квант, теория сплошных сред) приложен список литературы, а к каждому пункту программы - параграфы, которые нужно читать. В списке этом - разные авторы, отечественные и западные, некоторые курсы не переведены на русский язык или переведены частично. И, конечно, полная разностильность. Впрочем, это естественно, потому и разные стили, что разные авторы, а значит, и школы, подходы, интересы, акценты, форма изложения и все остальное должны разниться.

Уже тогда, в те годы Ландау осознал необходимость создать собственный курс теоретической физики. И приступил к этой работе.

"Здесь, в Харькове, появилась идея и началось осуществление программы составления полного Курса теоретической физики и Курса общей физики,- вспоминает Е. М. Лифшиц.- В течение всей жизни Лев Давидович мечтал написать книги на всех уровнях - от школьных учебников до курса теоретической физики для специалистов. Фактически до роковой катастрофы, при жизни Ландау были закончены почти все тома "Теоретической физики" и первые тома "Курса общей физики" и "Физики для всех".

Как писались книги "Теоретической физики"? Как делали и как делили авторы совместную работу?

Такой вопрос возникает непременно, коль скоро речь идет о соавторстве. И почти также непременно вспоминается шутливый ответ Ильфа и Петрова; Ландау и Лифшицу рукописи сторожить не требовалось - все равно с ними никто другой ничего не смог бы сделать. И, верно, по редакциям авторы тоже бегали мало.

Но если говорить серьезно, то следует признаться, что трудно понять, почему Ильф и Петров накрепко засекретили свои "производственные отношения"; разгадка, вероятно, умерла вместе с ними. У Ландау и Лифшица все было открыто с самого начала. Они не делали никакого секрета из того, как протекает их совместная работа.

Начать с того, что Ландау был наделен странной особенностью. Отлично владевший устной речью, он становился прямо-таки мучительно беспомощным, когда приходилось что-либо писать. Одна необходимость изложения в письменной форме даже собственных своих идей уже затрудняла и сковывала его.

Любопытно, что этим же свойством был наделен и Тамм; он тоже с огромными трудностями и внутренним сопротивлением излагал на бумаге свои мысли. У обоих это относилось именно к словесному выражению - формулы, вычисления, "значки" они писали во множестве; Ландау говорил, что физик-теоретик был бы болтуном, если бы не ставил на бумаге много значков. И после каждой ночной работы Тамма оставалась груда листов бумаги, исписанных формулами; но писать на бумаге слова было выше его сил, эту свою антипатию он не без юмора называл "аграфия".

Идиосинкразия Ландау к эпистолярному творчеству была хорошо известна, и все с ней, конечно, мирились. Посему сделанные совместно с ним работы, как правило, писались его соавторами. "Вы, возможно, слышали, что я совершенно не способен к какой-либо писательской деятельности, и все, написанное мной, всегда связано с соавторами",- сообщил он одному из своих корреспондентов. Более того, даже статьи, содержащие его собственные, без соавторов, работы, еще с середины тридцатых годов и до конца писал для него Е. М. Лифшиц. Он, которому больше всех и дольше всех приходилось сталкиваться с этой особенностью Ландау, объясняет ее следующим образом: "Ему было нелегко написать даже статью с изложением собственной (без соавторов!) научной работы, и все такие статьи в течение многих лет писались для него другими. Непреодолимое стремление к лаконичности и четкости выражений заставляло его так долго подбирать каждую фразу, что в результате труд написания чего угодно - будь то научная статья или личное письмо - становился мучительньш".

Другое дело, что работы обычно по многу раз переделывались - Ландау никогда не жалел на это ни времени, ни труда. Здесь ничто его не тормозило. В этом смысле Дау был безынерционен, говорит Лифшиц. Своего соавтора же, бывали случаи, Ландау называл "патриот n-1 варианта" (то есть предпоследнего). А сам часто не останавливался на "n"-ном и готов был делать еще "n+1". Зато он не уставал повторять всем и каждому: "Женя блестяще пишет".

Но это относится больше к технической стороне работы. А вообще-то по-настоящему быть соавторами можно только, когда с доскональностью совместно обсуждаются и замысел, и идеи, и весь текст, когда вместе ищут наилучшие решения и вместе устраняют возникающие сложности. Другими словами, только при большой внутренней близости, при одинаковом способе мышления, одинаковом подходе к проблеме, при совпадающих реакциях.

Все это было. Нет сомнения, союз и дружба Ландау и Лифшица совершенно особенные. Исключительной оказалась и роль Лифшица. Ландау совершенно необходим был такой человек, чтобы он сам мог стать тем, чем стал, говорит Юрий Борисович Румер. И приводит пример с "Теоретической физикой": "Безусловно, все согласятся с тем, что без Евгения Михайловича такой курс не появился бы. Он привнес в создаваемый курс много новых научных идей, он затратил на него много самоотверженного труда, добиваясь ясности.и точности изложения".

Ландау требовался такой сотоварищ, который не только воспринимал и понимал его замыслы, но и мог с ним все обдумывать, и возражать ему, и сомневаться, и не соглашаться, и не уставать в поисках наиболее совершенной формы для выражения сути, и не успокаиваться, пока сама суть не станет ясной... Словом, сотоварищ, который сам умел подняться на весьма высокий уровень. И еще требовалась, употребляя такое нынче популярное выражение, психологическая совместимость. Она существовала. Поэтому очень многое и очень легко делалось сообща.

Например, оба так привыкли вместе и одинаково думать, что, когда организовался Московский физико-технический институт, они стали читать один и тот же курс лекций. Так как в то время поездки в Долгопрудную получались трудными и долгими, то читали по очереди. Существовала такая полная взаимозаменяемость, что стоило одному сказать, на чем он в прошлый раз остановился, и другой свободно продолжал лекцию.

А еще они любили вместе отдыхать - отправлялись в поездки на машине. В то время отсутствие комфорта их мало смущало, путешественники они были непритязательные. Ландау только не забывал запасаться своими любимыми семечками.

- Ты - "неудобник",- обычно отвечал он на упреки аккуратиста Лифшица, что все сиденье машины засыпано шелухой. Это означало, что стремление его друга к порядку несколько мешает удобствам.

Е. М. Лифшица отличает верность - причем активная, случается, даже воинственная - всем принципам Ландау. И конечно, ему самому. Эта верность принципам побуждает его каждый раз, готовя ли к новому изданию вышедшие при жизни Ландау тома, или создавая новые книги, в свое время задуманные Ландау, вновь проделывать всю огромную работу. Трудно вообразить, какой это труд, и понимаешь, сколь велика добросовестность Лифшица и какое чувство ответственности им движет и перед читателем, и, может, еще больше перед памятью Ландау.