Глава 18. Под знаком "МАНИАКа" (1951-1955)

После памятной встречи в Принстоне путь к созданию супер бомбы стал известен, но в самом же начале он оказался блокированным еще одной, почти непреодолимой горой, а именно, горой цифр. Точное определение всего того, что связано с термоядерным взрывом, представлялось труднейшей задачей, поскольку приходилось иметь дело со сложнейшей последовательностью физических процессов, протекающих в долю секунды. Каждый этап нужно было суметь предвидеть и рассчитать с максимальной точностью. Для всего этого требовалась бесконечно сложная аппаратура.

Прошло уже восемнадцать месяцев со времени выхода директивы президента Трумэна о разработке водородной бомбы. Вероятно, и русские направили свою энергию на решение тех же проблем. Поэтому от американских ученых требовались высокие темпы работы.

Теллер и директор Лос-Аламосской лаборатории Норрис Брэдбюри мобилизовали все силы, чтобы взять этот математический Эверест. Немедленно же персонал лаборатории перевели с пятидневной рабочей недели на шестидневную, а вычислительный сектор - на сменную круглосуточную работу. Специалистка в области этих новых "электронных мозгов" Герда Эванс вспоминает:

"Никогда в жизни мне не приходилось спать и завтракать так, как в течение тех месяцев, когда мы по двадцать четыре часа просиживали у вычислительных машин, сменяя друг друга. "ЭНИАК", на котором мы работали, хотя и был более быстродействующим, чем прежние математические приборы, все же оказался довольно деликатной и, я бы сказала, капризной машиной. Постоянно какие-нибудь лампы или контуры выходили из строя, и нам приходилось простаивать. Однажды гроза вывела из строя механизм. Все мы сидели по своим комнатам, прилипнув к телефонам в ожидании, пока ремонтная группа разрешит нам продолжать работу. Несколько раз нам звонили и сообщали, что через десять минут все будет в порядке. Но когда мы бросались на свои рабочие места, разрешение оказывалось преждевременным. Так продолжалось целую неделю".

Дальнейшее продвижение исследований было возможно лишь при условии выполнения буквально всех вычислений. Но для этого требовалось очень много времени. Положение спас математик-атомник Джон фон Нейман, сообщивший Теллеру, что через несколько месяцев надеется закончить изготовление новой электронной вычислительной машины, несравненно более эффективной, чем "ЭНИАК".

Еще в студенческие годы в Геттингене хитроумный венгерец фон Нейман за свою страсть к "механическим игрушкам" получил от друзей прозвище "доктор Миракль", что в переводе означает "Кудесник". Имелся в виду гофмановский создатель автоматической куклы, которая настолько походила на живое существо, что ее создатель жестоко и безнадежно в нее влюбился.

В 1930 г. фон Нейман, считавшийся одним из ведущих математиков, эмигрировал в Соединенные Штаты. Сначала он чувствовал себя в Новом Свете не очень уютно. Он любил свободную и легкую жизнь. В Принстоне, однако, не было таких кафе, как в Центральной Европе, где можно было бы часами болтать и спорить за чашкой кофе. Ученый муж настолько скучал по заведениям такого рода, что начал со всей серьезностью подумывать, не попытать ли ему счастья в подобном бизнесе. "Но, Джонни,- возражали его американские коллеги,- жители Принстона просто не знали бы, что им делать в таких венецианских кафе!" "Ничего, не беспокойтесь об этом,- отвечал фон Нейман,- мы мобилизуем наших европейских коллег. Они посидят несколько дней в моем кафе в обеденное время и покажут, как это делается". Но от подобного плана ученый в конце концов отказался. Последние успехи электроники, достигнутые в Соединенных Штатах, создавали благоприятную почву для его "конька". Вскоре он начал уделять этому все больше и больше времени. Его увлекали возможности осуществления некоего подобия между человеком и машиной. Он приступил к созданию целой серии механизмов, обладавших человеческими или даже сверхчеловеческими свойствами^*.

^* (Интересно заметить, что среди прочих моделей фон Нейман придумал одну, способную к самовоспроизведению, пока хватало исходного сырья. Она состояла из ящика с "генетической цепью" и основными элементами, из которых составлялось "потомство". Ученик фон Неймана Кемени утверждает: "Ведя эксперименты дальше, можно было бы ограничить питание исходным сырьем с тем, чтобы заставить машины драться за "жизненное пространство" вплоть до убийства друг друга".- Прим. авт. )

Теллер без труда завербовал своего соотечественника для участия в разработке супербомбы. Не в пример Оппенгеймеру и другим ученым-атомникам, испытывавшим на первых порах некоторые угрызения совести в связи с созданием новой бомбы, венгерский математик немедленно же заявил о своем одобрении.

Фон Нейман сразу же понял, какую важную роль могла бы сыграть в изготовлении "адской бомбы" его новая вычислительная машина, и он всячески старался ускорить ее создание. В то же время его ученики Николас Метрополис и Джемс X. Ричардсон строили в Лос-Аламосе идентичный образец.

"ЭНИАК", запоминавший только двадцать семь "слов", имел воробьиную память по сравнению с новым "электронным мозгом", который мог удерживать в памяти 40 000 единиц информации и выдавать их, когда потребуется. Когда фон Нейман передал ее в эксплуатацию, то машина вызвала всеобщее восхищение. Карсон Марк, возглавлявший тогда Теоретический отдел в Лос-Аламосе, вспоминает: "Проблемы, которые раньше требовали трехмесячной работы троих человек, теперь, с помощью новой вычислительной машины, решались всего лишь за десять часов. Это имело большое значение для разработки водородной бомбы".

Счетная машина сделалась подлинным героем в работе по изготовлению бомбы. Ей дали собственное имя. Фон Нейман всегда увлекался разными каламбурами и шуточками. Когда он представил Комиссии по атомной энергии свою машину под "благозвучным" названием "Математический анализатор, числовой интегратор и вычислитель", то никто не заметил ничего необычного в таком наименовании, за исключением того, что оно звучало слишком торжественно для повседневного употребления. Но затем оставили только начальные буквы слов и получили таким образом сокращенное наименование "МАНИАК". Работа коллектива Лос-Аламоса с "МАНИАКом" проходила со значительно меньшими трениями, чем с другим великим "мозгом", Эдвардом Теллером. Не сумев найти себе достойного применения во время второй мировой войны, он теперь постоянно старался навязать директору лаборатории Брэдбюри свои темпы и методы. Теллер намекал влиятельным друзьям в Вашингтоне, что руководящие работники на столовой горе в значительной мере все еще придерживаются оппенгеймеровских взглядов и больше тяготеют к производству атомных бомб, чем к разработке водородного оружия. Из недовольства Теллера возникла идея о строительстве второй лаборатории ядерного оружия специально для создания термоядерной бомбы, где хозяином был бы сам Теллер.

Эта идея встретила благоприятное отношение в Военно-Воздушных силах. К тому времени (1952 г.) в авиации опасались, что придется разделить монополию на использование атомных бомб с другими родами войск, в частности с армией. Генеральная консультативная комиссия, возглавляемая Оппенгеймером, несколько раз отвергала идею о строительстве второй лаборатории. Но летом 1952 г. Комиссию перехитрили: началась подготовка к расширению небольшой лаборатории, которую до этого использовали лишь от случая к случаю для исследовательских работ Калифорнийского университета.

Новая кузница ядерного оружия возникла в маленьком городке Ливерморе. Его основал Роберт Ливермор, ветеран, которому надоели морские битвы против Наполеона. Рядовым матросом он дезертировал с английского корабля "Колонель Юнг" в калифорнийском порту Монтери. В 1835 г. скитания привели его в зеленую долину, напоминавшую ему ландшафты центральной Италии. Здесь он женился, вырастил восьмерых детей и привел свое имение Лас Позитас в цветущее состояние. В 1952 г. в этот идиллический уголок Золотого Запада вторглись бульдозеры, и через несколько месяцев термоядерная лаборатория Комиссии по атомной энергии была построена. Отъезд Теллера из Лос-Аламоса состоялся в июле 1952 г. Немного спустя он вместе с Э. О. Лоуренсом и Гербертом Йорком принял руководство новыми установками.

Тем временем на Холме, несмотря на отъезд Теллера, близилось к концу создание первой супербомбы. Осенью Маршалл Холлоуэй, руководитель последней стадии работ, закончил отладку некоторых новых приборов, в которые с 1945 г. было вложено четверть миллиарда долларов. Эта новая техника практически сводила к нулю риск при выполнении наиболее опасной части работ - определении критической массы внутри бомбы. Теперь эксперименты уже не проводились такими примитивными средствами, как во времена Луиса Слотина. Теперь все делалось с помощью точной аппаратуры с дистанционным управлением. Аппаратура помещалась за массивной защитой в двух зданиях с плоскими крышами. Уровень радиации в этих зданиях был настолько высок, что входить туда можно было только после принятия соответствующих мер предосторожности. Пульт управления аппаратурой находился в главной лаборатории, расположенной примерно в полукилометре от опасной зоны. Все, что делалось внутри "горячих" помещений, можно было наблюдать только с помощью телевизионных экранов.

В начале октября 1952 г. несколько тысяч ученых, инженеров-испытателей, механиков, солдат и моряков собрались в месте, предназначенном для ядерных испытаний. Это был атолл Эниветок (один из Маршалльских островов - территория, подопечная Объединенным Нациям, мандат на управление которой передали Соединенным Штатам). Перед испытанием чудовища, которое окрестили "Майком", Ванневар Буш (руководитель исследовательских работ в Америке во время второй мировой войны) попытался убедить правительство начать переговоры с русскими, прежде чем сделать "этот ужасный шаг". Однако его совет отклонили. Устройство в большом защитном сооружении установили на островке Елугелаб.

В ночь с 31 октября на 1 ноября 1952 г. произвели последнюю перекличку персонала. Ответственный за безопасность Рой Рейдер настоял на том, чтобы эвакуировать всех с острова. Население взяли на борт обслуживающих операцию кораблей. За исключением небольшой группы специалистов, все были удалены от места предполагаемого взрыва по меньшей мере на семьдесят пять километров. На Элугелабе оставались еще специалисты, чтобы перед рассветом перевести механизм бомбы на боевой взвод. Рейдер рассказывает, что эти люди "были одиноки, как группа прокаженных, хотя они ни на одно мгновение не оставались без связи со штабом, находившимся в тылу, в контрольном центре". Как только и этих людей вывезли в безопасное место, начался отсчет минут и секунд через корабельные громкоговорители. Все глаза были устремлены на то место, где должен был появиться блеск первой сделанной человеком "звезды".

Эдвард Теллер получил официальное приглашение от Брэдбюри присутствовать при испытании супер бомбы в Тихом океане. Но он по понятным причинам от этого уклонился. Примерно за четверть часа до великого события - на западном побережье Соединенных Штатов это было как раз перед самым полднем - он шел неторопливо, с опущенной головой по узенькой дорожке через парк Калифорнийского университета в Беркли, направляясь к Хаверленд-холлу, зданию, в глубоком подвале которого был установлен один из самых чувствительных сейсмографов в мире. Здесь он рассчитывал уловить колебания почвы от толчка, вызванного экспериментальным взрывом за девять тысяч километров отсюда. Врезанное в скалу маленькое помещение, где находился сейсмограф, освещалось единственной красной лампочкой. Теллера оставили наедине с громко тикающими часами и записывающим аппаратом, который узеньким лучом света, всего в миллиметр толщиной, регистрировал на фотопластинке малейшие колебания. Теллер рассказывает:

"После того как мои глаза привыкли к темноте, я заметил, что световое пятнышко весьма неустойчиво, причем неустойчиво в гораздо большей степени, чем можно было ожидать, вследствие непрерывных колебаний земли - "микроскопических землетрясений", возникающих из-за ударов океанских волн о берега континента. Наблюдая за световым пятнышком, я вскоре почувствовал, что у меня возникло такое ощущение, будто бы я нахожусь на борту корабля, который совершает тихие и неравномерные движения. Тогда я положил на боковую стенку прибора карандаш и держал его острие близко к световому пятну. Теперь оно казалось неподвижным, и я почувствовал себя так, как будто я снова оказался на твердой земле. Наступил момент взрыва. Ничего не произошло, да и не могло произойти. Требовалось около четверти часа, чтобы ударная волна, двигаясь в Тихом океане, достигла берегов Калифорнии. Я с нетерпением ждал. Каждую минуту сейсмограф делал отклонение, служившее отметкой времени. Наконец подошла та отметка времени, за которой должен был следовать толчок от взрыва, и мне показалось, что так и произошло: световое пятнышко запрыгало быстро и беспорядочно. А может быть, это только карандаш, который я держал, задрожал вместе с рукой? Я уже почти убедил себя в том, что ошибся, и то, что я видел, было на самом деле дрожанием моей собственной руки, а не сигналом от взрыва первой водородной бомбы. Но когда пленку с вычерченным световым следом проявили и отпечатали, все стало ясно. Теперь я уже не сомневался, что отклонение было сделано волной сжатия, которая пропутешествовала тысячи миль и донесла до нас ясное подтверждение того, что дело с "Майком" завершилось успехом".

В результате взрыва на морском дне образовался кратер шириной около двух километров и глубиной более пятидесяти метров. Как только исчез огненный шар первой супер бомбы, а пламенеющий купол (почти в шесть с половиной километров в диаметре) и гигантское грибообразное облако дыма взвились в небо, наблюдатели обнаружили, что остров Элугелаб исчез. Взрыв, высвободивший энергию, эквивалентную взрыву трех мегатонн (трех миллионов тонн) тринитротолуола, превзошел все ожидания.

Успешные испытания подтвердили прежде всего возможность осуществления на земле процессов, происходивших, как предполагали, только на солнце. "Чудовище" еще не было бомбой, которую можно было бы поднять на самолете. Поэтому, с точки зрения гонки вооружений, этот замечательный технический успех не принес американским ученым полного удовлетворения. Поэтому они решили, не сбавляя темпов, начать разработку бомбы "сухого" типа с изотопом лития вместо трития, что позволило бы обойтись без рефрижераторной аппаратуры. И когда в Лос-Аламосе и Ливерморе еще трудились над изготовлением такой новой бомбы, известной под названием "Сосэдж" ("Сосиска"), новости из Советского Союза поразили ученых всего мира.

8 августа 1953 г. правительство Советского Союза заявило о том, что "Соединенные Штаты не обладают монополией на производство водородной бомбы". Через четыре дня после этого авиационный патруль обнаружил в небе над Азией следы взрыва новой советской бомбы. Образцы радиоактивных частиц подвергли лабораторному анализу. В результате исследований радиохимики сообщили, что русские уже владеют сухой "бомбой". Подобное сообщение вызвало невиданное возбуждение в соответствующих кругах Соединенных Штатов. Но американское правительство скрыло эти факты от населения^*.

^* (Автор обходит молчанием заявление Советского правительства о готовности запретить и уничтожить это оружие, если США и другие страны Запада последуют этому примеру.-Прим. ред )

Ситуация, которой так долго опасался Вашингтон, стала теперь очевидной. Первенство в состязании за "абсолютное оружие" уже принадлежало другой стороне. Что же теперь делать, чтобы догнать и, если возможно, перегнать ее? Вновь воскресили идею об управляемом на расстоянии беспилотном снаряде, способном менее чем за полчаса пересечь Атлантику или снежные просторы Арктики. Эти межконтинентальные баллистические ракеты конструировались под руководством, главным образом, немцев, создавших в свое время боевые ракеты "Фау-2". Однако на дистанциях порядка девяти тысяч километров величина отклонения этих ракет от цели достигала одного процента или девяноста километров. Усовершенствование механизмов контроля позволяло свести эту ошибку до 0,2 процента. Но даже и это означало возможное отклонение на восемнадцать километров. Следовательно, если нацелить такой снаряд на Москву, то он мог бы обрушиться не на центр города, а на одну из его окраин. А если, например, ракету дальнего действия направить на ленинградский аэропорт, то она может упасть на пустое место или даже в море.

Тем не менее Военно-Воздушные силы были уверены, что эти зловещие воздушные торпеды, если бы удалось повысить их точность, послужили бы козырем, который смог бы побить самую первоклассную авиацию. Но было уже

слишком поздно. Главное разведывательное управление США уже начало информировать Пентагон о поразительных успехах русских именно в этой области, т. е. в области управляемых ракет на дальние дистанции.

Джон фон Нейман, тогда уже страдавший неизлечимым раком, возглавил секретный комитет по изучению этой проблемы. Впервые комитет собрался в сентябре 1953 г., месяц спустя после сообщения о взрыве русской водородной бомбы. Фон Нейман в прошлом был уже тесно связан с Комиссией по атомной энергии, а совсем недавно сделался ее членом. Поэтому он знал, что Ксшиссия разработала план создания бомбы "тройного действия". К двум стадиям срабатывания термоядерной бомбы (то есть начальный атомный взрыв плюс инициированная им реакция слияния окружающего термоядерного горючего, что в значительной степени усиливает эффект) предполагалось добавить еще одну, третью стадию, состоящую из реакции деления в оболочке бомбы. Это планировали достичь с помощью урана-238 вместо обычного материала. Такая бомба типа "Деление - Слияние - Деление" (или, как ее называли, "FFF" - Fission - Fusion - Fission) до этого не изготовлялась только потому, что ее считали "сверх разрушительной". Образующиеся при ее взрыве продукты радиоактивного распада покрыли бы площадь почти в тысячу квадратных километров.

Но теперь Джон фон Нейман решил скомбинировать трехступенчатую бомбу с межконтинентальной ракетой. При этом невысокая точность последней компенсировалась бы огромной площадью разрушения, вызываемого бомбой. Нейман сосватал этих двух чудовищ в дьявольскую супружескую пару и представил их своим признательным хозяевам как "абсолютное оружие". Теперь, даже если ракета и отклонится далеко, цель все равно не выйдет из круга смерти и разрушения.

Фон Нейман, "математик, который дал зеленый свет", как выразился о нем журнал "Форчун", представляет собой наглядный пример ученого, который превратился из изобретателя нового оружия в ученого-стратега. В годы после второй мировой войны американский эксперт по военным вопросам Хэнсон У. Болдуин писал: "Техническая революция за полтораста лет, прошедших со времен Наполеона, сделала колоссальные шаги и оказала огромнейшее влияние на искусство ведения войны. Ученые-атомники породили целое семейство разновидностей ядерного оружия всех видов и калибров. Специалисты по аэродинамике и самолетостроители создали истребители с небывалой маневренностью и неслыханными скоростями. Специалисты по ракетам разработали множество вариантов этих чудовищно быстрых снарядов. В довершение ко всему,- поясняет Болдуин,- стали практически применимы "биологическое и химическое оружие так же, как и радиоактивные пыли и газы".

Успехи электроники позволили придать всем этим носителям смерти высокую точность даже при самых высоких скоростях. Но генералы, если бы их предоставить в этом отношении своим собственным возможностям, никогда бы не смогли поспевать за такими "квантовыми прыжками" в развитии военной техники. Они нуждались теперь в том, чтобы с ними рядом были ученые, которые помогали бы им разрабатывать их планы и корректировать их с каждым новым шагом техники вперед. Многие ученые и специалисты принимали участие в этой военной игре, потому что были уверены, что только таким путем можно сохранить мир. Планирование предстоящих войн такого рода в надежде, что они никогда не будут иметь места, если только к ним предварительно подготовятся, сделало "МАНИАК" и другие электронные "оракулы" неоценимыми приборами для чрезвычайно быстрых подсчетов и принятия стратегических решений. Даже конец света был для "МАНИАКа" не более чем еще одним вопросом, на который следовало ответить путем вычислений. Если бы город или население страны можно было бы перевести в эквивалентные выражения машинного языка, а историю и жизнь преобразовать в массу сухих цифр, то можно было бы выработать удобные формулы для уничтожения миллионов людей. Когда ученики фон Неймана и противостоящие им люди в Советском Союзе, сидя у панелей вычислительных машин, вырабатывают данные о вероятности войны, они делят ресурсы страны на панику и отчаяние ее населения или умножают их на изобретательность и волю к победе. Будет ли решена проблема, если проигравший будет низведен к нулю? В такие вычисления входят миллионы и чуть ли не сотни миллионов смертей. А времени до грозящей катастрофы становилось все меньше. Если бы кто-нибудь мог просто забыть (а сидящий у такого прибора может действительно постепенно забыть), что жизни человеческих существ поставлены на карту, то все дело в принципе можно было бы рассматривать как одно из необходимых вычислений вероятности для определения поведения миллионов атомов в бомбе. Однако все вычисления, производимые с такой невероятной точностью, были внезапно прерваны самым обычным ветерком, морским бризом, который до этих пор никем не принимался во внимание. Прогноз погоды на 1 марта 1954 г. утверждал, что ветер будет дуть на север от атолла Бикини. Но он совершенно неожиданно подул на юг, на острова Ронгелап, Ронгерик и Утерик, и устремился в открытое море, где в это время находился японский траулер "Счастливый дракон № 5". Судно было накрыто "снежным шквалом" с ясного неба. Двумя неделями позже мир узнал о том, что эта метель была на самом деле дождем радиоактивного пепла. Крошечные частицы его, найденные японскими учеными в швах корабельной обшивки, хранили в себе секрет трехступенчатой бомбы, взорванной впервые 1 марта 1954 г. ("взрыв № 1" из новой серии испытаний водородных бомб).

Как раз в это самое время опасность войны снова резко обострилась. Французская крепость Дьен-Бьен-Фу в Индокитае была на волоске от падения. В Вашингтоне и Париже рассматривался вопрос об американской интервенции. Начальник штаба адмирал Рэдфорд предложил использовать "тактическую атомную бомбу".

Но до этого все же не дошло. Как в августе 1945 г. и феврале 1950 г., так и теперь, в третий раз, весь мир испытывал ужас перед страшным воздействием нового оружия. Японские рыбаки, находясь почти в двухстах двадцати километрах от места взрыва, все же попали под его воздействие. Больные и ослабевшие от страданий, они добрались до своего порта Яидзу 14 марта. Их сразу же доставили в госпиталь.

Ходили слухи, что ученые потеряли контроль над бомбой, при взрыве которой выделилось ужасающее количество энергии, равное по величине взрыву восемнадцати - двадцати двум миллионам тонн тринитротолуола. Взрывная сила "Майка" в действительности равнялась примерно только трем миллионам тонн динамита. Предполагали, что взрыв оказался вдвое сильнее, чем ожидалось. Но больше всего всех взволновал отравляющий эффект нового снаряда, который проявился в последующие дни в дождях над Японией, в смазочном масле индийского самолета, в ветрах над Австралией, в небе над Соединенными Штатами и даже в небе Европы. Новейшие "адские бомбы", как это было видно из сообщений, делали опасным воздух, которым мы дышим, воду, которую мы пьем, и еду, которую мы едим. Они угрожали здоровью каждого человека, где бы он ни жил.

Адмирал Страусс, естественно, не терял времени. Ученые КАЭ (Комиссия по атомной энергии), объявил он, считают преувеличением, что распространившаяся радиоактивность опасна для жизни где бы то ни было. Между "успокаивающими" и "встревоженными" шел спор, который мог продолжаться годами, поскольку наиболее опасные последствия увеличения радиоактивности, возросшей в результате испытаний, а именно, влияние на потомство, не могли быть точно оценены наукой.

Все генетики, хотя и не в одинаковой степени, сходятся на том, что существует риск для здоровья тех, кто придет нам на смену, вследствие высвобождения при испытаниях бомб ядовитых для клетки материалов. С критикой Страусса выступил известный американский специалист по вопросам наследственности А. X. Стартевант. Он писал: "Нельзя отделаться от вывода о том, что уже взорванные бомбы приведут в конечном счете к появлению многочисленных дефективных индивидуумов при условии, если род человеческий просуществует еще достаточно поколений... Я сожалею, что должностное лицо, положение которого обязывает к ответственности, позволило себе утверждать, что не существует биологической опасности от малых доз радиоактивности высокой энергии".

Немного позднее тот же ученый заявил в публичном выступлении, что, вероятно, 1800 детей, рожденных в 1954 г., уже поражены высокой радиоактивностью. Тогда же американский зоолог Курт Штерн объявил: "Уже сейчас каждый в мире носит в своем теле малые количества радиоактивных веществ, появляющихся в результате испытаний водородных бомб,- радиоактивного стронция в костях и зубах и радиоактивного йода в щитовидных железах". Американский физик Ральф Лэпп выступил с еще более серьезным предупреждением, основываясь на разговоре с одним биологом, просившим не называть его имени из-за боязни увольнения. Лэпп утверждает:

"В 1945 г. было взорвано такое количество ядерной взрывчатки, которое было эквивалентно 55 000 тонн тринитротолуола. Спорадические испытания, как щупальцы холодной войны, охватили население. Темпы их резко возросли. К 1954 г. масштаб испытаний в тысячу раз превзошел уровень 1945 г. Мои подсчеты показывают, что если мир и впредь будет продолжать испытания, то количество радиострондия в стратосфере в 70-х годах превзойдет максимально допустимую величину".

Что именно мы понимаем под выражением "максимально допустимая величина радиоактивного вещества"? Вызывает ли превышение этой величины болезни и смерть? Если да, то какое именно превышение? Безопасно ли для людей иметь в костях максимально допустимое количество радиостронция? В прошлом все значения максимально допустимой величины устанавливались лишь для небольшой группы здоровых взрослых людей, работающих с радиоактивными веществами в условиях контроля.

Для этих людей Международная комиссия по радиологической защите установила определенные профессиональные максимально допустимые дозы. Но ученые расходятся в мнениях по вопросу о том, какова должна быть максимально допустимая доза для всего населения.

Точно известно, например, что дети более чувствительны к воздействию радиостронция, чем взрослые. Поэтому большинство специалистов уверено, что максимально допустимая доза для всего населения должна быть в десять раз меньше профессиональной.

Радиоактивный стронций является одной из причин, вызывающих рак. Чтобы выяснить, как много этого ядовитого вещества уже рассеяно по всему свету вследствие ядерных испытаний, адмирал Страусс послал специальную исследовательскую комиссию на все пять континентов, чтобы определить количества стронция в растениях, организмах животных и людей. Комиссия начала с того, что выбрала себе условное название "Операция Саншайн" ("Солнечное сияние"), и дальше действовала в соответствии с этим наименованием. Ее доклад сиял тенденциозным оптимизмом.

Один из двадцати трех пораженных японских рыбаков, радист Кубояма, умер несколькими месяцами позже. Соотечественники назвали его "первой жертвой водородной бомбы". Остальные находились еще под наблюдением в госпитале. Один из них, рыбак по имени Мисаки, обратился к миру со следующими словами, переданными через посетившего его репортера: "Наша судьба грозит всему человечеству. Скажите об этом тем, кто стоит у власти".