Особенности современной интерпретации феномена интуиции

В последние годы проблема интуиции привлекает к себе пристальное внимание представителей самых различных областей научного знания: математики, кибернетики, медицины, физиологии высшей нервной деятельности и особенно психологии. Однако сразу же оговоримся: этот интерес по существу не связан с традиционно-философскими представлениями об интуиции и тем более не опирается на результаты соответствующих исследований. К этому имеются свои причины.

Дело в том, что в отечественной и зарубежной марксистской философии проблема интуиции в течение длительного времени рассматривалась исключительно в плане критического анализа различного рода идеалистических концепций буржуазной философии. Традиция, как уже отмечалось, прочно связала интуицию с идеализмом, которому она фактически была отдана на откуп и который, надо признать, умело использовал объективные трудности в решении проблемы в своих собственных интересах.

Вполне естественно, что методы идеализма и главным образом результаты соответствующих исследований проблемы вызвали в среде философов-материалистов и материалистически мыслящих естествоиспытателей глубокое разочарование, неприязнь и скептическое отношение к самому объекту исследования^*. В представлении большинства ученых понятие "интуиция" олицетворяло собой средневековое шарлатанство, возрождало дух мистицизма и иррационализма. Об интуиции стали судить главным образом на основании знакомства с различными интуитивистскими теориями, носящими антинаучный, открыто идеалистический характер. Некоторые современные ученые до сих пор даже не подозревают о существовании каких-то иных, отличных от интуитивистских, теорий интуитивного знания. Так, автор книги "Интуиция и наука" М. Бунге без всякого на то основания причисляет к интуитивистам Декарта, Канта и всех тех философов, которые уделяли внимание проблеме интуиции. Понятие "философское" становится для Бунге синонимом понятия "интуитивистское".

^* (Курьезы подобного рода, к сожалению, имеют место в науке. Нечто подобное произошло в свое время в психологии: критика интроспективной концепции сознания привела некоторых ученых к выводу о необходимости исключения самой проблемы сознания из предмета научной психологии.)

И вдруг метаморфоза: об интуиции заговорили как о влиятельном факторе современного научного знания. Из мифа интуиция превращается в реальность, из орудия мистики в объект и средство научного познания. При этом некоторые исследователи склонны усматривать в интуиции своего рода панацею в решении ряда актуальных научных проблем. "Многие отрасли современной науки, - считают В. Пушкин и В. Фетисов, - заинтересованы в раскрытии закономерностей интуиции. Незнание этих закономерностей затрудняет решение важных вопросов научной организации труда людей, занятых интеллектуальной деятельностью. Познание интуиции может оказать существенную помощь кибернетике. Многие очень важные для современного человечества проблемы могли бы быть по-другому освещены, если бы была построена научная теория интуиции"^*.

^* (Пушкин В., Фетисов В. Интуиция и ее экспериментальное изучение. - Наука и жизнь, 1969, № 1, с. 29.)

Подобные высказывания все чаще появляются на страницах научной печати и научно-популярных изданий.

Современная научно-техническая революция заставила пересмотреть многие традиционные представления и оценки, выдвинула новые позитивные задачи, стимулировала развитие некоторых важных областей научного знания. Среди последних особое место занимает современная наука о творчестве - эвристика. Некогда чисто риторический вопрос экономической эффективности научной деятельности в период превращения науки в "непосредственную производительную силу" стал настолько актуальным, что может, по мнению некоторых зарубежных специалистов, служить своеобразным критерием потенциальной экономической, политической и военной мощи государства.

Отсюда понятно то серьезное внимание, которое уделяется вопросам организации научной деятельности, что выражается, в частности, в создании крупных научных коллективов, объединяющих специалистов самых различных отраслей научного знания, в разработке и практическом внедрении специальных программ^*, направленных на стимуляцию творческой деятельности как целого коллектива, так и отдельной творческой личности. Последняя представляет собой интерес, поскольку именно в ней добытый и накопленный общими усилиями человечества запас знаний и опыта органически соединяется с комплексом индивидуальных, единственных в своем роде (уникальных) факторов, составляющих основу дальнейшего развития научного знания.

^* (К числу наиболее известных относятся методы "мозговой атаки", "синектики", "за" и "против", "индуцирования психоиителлектуальной деятельности" (ИПИД) и др.)

Прежде всего ученых интересует вопрос о психофизиологических и психоинтеллектуальных ресурсах человека^*. Соответствующие исследования весьма интенсивно проводятся как в нашей стране, так и за рубежом. По некоторым сведениям к настоящему времени учеными различных стран "выявлено" в общей сложности около пятидесяти компонентов, рассматриваемых в качестве "элементов интеллекта". Несмотря на доминирование субъективных мнений, нельзя не обратить внимание на тот очевидный факт, что некоторые из "выявленных" компонентов фигурируют в подавляющем большинстве данных. В число этих "избранных" неизменно входит и интуиция как психоэвристический феномен.

^* (Специалисты считают, что в процессе онтогенеза и филогенеза человека соотношение приходящихся на его долю физических и умственных нагрузок неизменно смещается в сторону последних и связано это с бурным ростом науки и техники, "подстегивающих" интеллектуальное развитие человека.)

Причастность интуиции к творческому процессу стала для многих исследователей столь очевидной, что превратилась в условие и исходный пункт позитивного решения как той, так и другой проблемы. Один из основоположников теории творчества, А. Пуанкаре прямо заявлял, что от решения проблемы интуиции зависит успех в раскрытии тайны научного творчества и в конечном счете - прогресс науки. Гиперболизация данного тезиса очевидна, но Пуанкаре, видимо, прав в том, что творчество и интуиция не могут не иметь точек соприкосновения. Это мнение разделяют С. Е. Зак, А. Н. Леонтьев, С. Р. Микулинский, В. А. Энгельгардт, М. Г. Ярошевский, А. Ньюэлл, Г. Саймон, Дж. Шоу и многие другие известные советские и зарубежные ученые - специалисты в области проблемы творчества. Б. М. Кедров утверждает, что интуицию можно познать и должным образом оценить лишь в цепи творческого процесса^*.

^* (Следует признать, что далеко не все ученые считают интуицию непременным и необходимым звеном творческого процесса. Серьезные сомнения на этот счет высказывают, в частности, Р. Хазбанд, Д. Прайс. Последний упорно продолжает отождествлять интуицию с мистикой.)

Вопрос о соотношении творческого и интуитивного в значительной степени осложняется тем, что содержание самого понятия "творчество" остается едва ли более содержательным, чем понятие "интуиция". Существует масса определений этого понятия, но ни одно из них не является исчерпывающим в силу чрезвычайной сложности и специфичности этого феномена. Обычно под творчеством понимают специфическую форму человеческой деятельности, отличающуюся новизной и оригинальностью, свидетельствующую о яркой индивидуальности творца, о его способности выдвигать нешаблонные идеи и предлагать неожиданные решения. По шутливому замечанию Д. Прайса, творчество проявляется тогда, когда со словом "черное" вопреки ассоциациям связывают не слово "белое", а слово "икра".

Некоторые исследователи полагают, что сущность творчества может быть раскрыта через одну из его характерных черт: оригинальность, новизну или целесообразность, как полагает Г. Неллер. Известно, однако, что оригинальность никогда не считалась монополией высокоразвитого интеллекта и критерием прогресса, а слово "целесообразность" нередко оказывалось связанным с весьма скользкими принципами узкого прагматизма.

Попытки раскрытия тайн творческого мышления привели, например, американских исследователей Д. Маклейланда и У. Уайта к выводу о первостепенной значимости профессиональной компетентности ученого, его общей и научной эрудиции. Надо полагать, данные факторы действительно играют важную роль в творческой деятельности ученого и если не являются главным ее критерием, то во всяком случае находятся ближе к истине, чем утверждение о том, что "исследовательский талант, независимость и творческий характер мышления никак не связаны ни с запасом знаний, ни со способностью человека"^*. Но что же в таком случае предопределяет творческий успех? Случай. Именно "случайные открытия" составляют "истинный прогресс в науке"^**.

^* (См.: Литературная газета, 1967, 8 марта.)

^** (Мирская Е. 3. Свойство и структура научного открытия. - В кн.: Наука и научное творчество. Ростов-на-Дону, 1970.)

Большинство ученых, однако, категорически отвергают концепцию "случайных открытий", справедливо полагая, что таковых в науке нет и быть не может. Предположить, что открытия в науке есть дело случая, остроумно заметил Ж. Адамар, равносильно предположению о том, что обезьяна, постукивающая по клавишам пишущей машинки, может "случайно" воспроизвести текст американской Декларации о независимости. И дело вовсе не в том, что элементам случайности в творчестве нет места, а в том, как понимать это случайное, какую роль ему следует отводить.

Ни одно явление действительности, в том числе и творческий процесс, не протекает в рамках "чистой необходимости". Случайное Гегель считал необходимым элементом, содержащимся во всяком конечном, "формой", за которой скрывается необходимость. Применительно к творчеству нельзя не согласиться с Адамаром, считавшим, что часто люди приписывают случайности то, причины чего они не в состоянии раскрыть. "Мерой нашего невежества" назвал "творческую случайность" А. Пуанкаре. Наличие непредсказуемых (случайных) элементов в творческом процессе исключает возможность позитивного влияния на ход последнего, его алгоритмизации. Творческий процесс, равно как и интуиция, представляет собой в высшей степени индивидуализированное явление. Именно поэтому вызывает недоверие проникшее на страницы одного серьезного научного издания сообщение о том, что американскому психологу Раггу удалось выработать "правила интуитивного озарения". Попытки подобного рода (в частности, основанные на методах анкетирования и тестирования) предпринимались психологией творчества неоднократно, но не давали принципиально новых результатов в позитивном решении проблемы; в лучшем случае они способствовали выработке новых частных методик в системе стимуляции творческой деятельности.

Понятие творчества настолько широко и многообразно, что в ряде случаев оно вообще теряет всякие реальные границы. Так, существует мнение о возможности и правомерности вынесения понятия "творчество" в область животного царства и даже неживой природы. В этом случае становится непонятно: что же остается на долю "нетворческого" и существуют ли критерии, позволяющие отразить специфику и сущность творчества?

Такие критерии, видимо, существуют, и искать их следует в сфере общественно-исторической практики, а не за ее пределами.

Творчество представляет собой социально-исторический продукт, не отделимый от понятия труда, связанный с ним и исторически и логически. Творчество может быть как в большом, так и в малом; оно не зависит от масштабов и рода деятельности, но вместе с тем невозможно без высшей степени осознания целей и задач этой деятельности. Творческий процесс детерминирован самой природой человеческого мышления и является качественно высшей формой последнего.

В известной степени это относится и к интуиции, как элементу творческого мышления. Конечно, не всякое интуитивное есть творческое в подлинном смысле этого слова, но творчество как таковое, видимо, не может быть без "интуитивных прозрений", догадок, предположений. "Безинтуитивное творчество" - не более чем психическая иллюзия. Элементы интуитивного знания в снятом виде всегда содержатся в результатах творческой деятельности.

Неубедительно выглядят попытки связать интуицию лишь с некоторыми конкретными формами творчества. Любопытно то, что одни считают интуицию важнейшим элементом художественного творчества, отказывая в этом творчеству научному, другие, напротив, превозносят роль интуиции в научном творчестве, поскольку последнему якобы чаще приходится выходить из сферы логического, за границы "здравого смысла" (М. Бунге).

Подобные аргументы несостоятельны. В свое время, например, "здравый смысл" как профессиональных деятелей искусства, так и широких слоев любителей восстал против творческих методов и художественных приемов импрессионистов, нарушивших традиционные, общепринятые и казавшиеся незыблемыми каноны живописи. Но история убедительно показала несостоятельность и мнимый характер подобного рода опасений, и искусство импрессионизма стало замечательной вехой в истории мировой культуры.

Итак, современный исследователь стоит перед очевидным фактом, суть которого состоит в том, что понятие "интуиция" выступает в настоящее время в двух значениях: традиционно-философском (гносеологическом) и современном - психоэвристическом.

Данное обстоятельство послужило причиной возникновения среди философов определенного рода коллизии: одни из них решительно воспротивились современной интерпретации проблемы, другие, напротив, безоговорочно восприняли ее современную трактовку, не поставив даже вопроса об особенностях исторической и логической эволюции проблемы.

В связи с этим возникает закономерный и чрезвычайно важный вопрос: действительно ли в традиционной и современной трактовках понятия "интуиция" речь идет о различных явлениях? Если это так, то можно ли считать содержание понятия "интуиция" в его современном толковании объектом философского исследования и какую позицию вообще должна занять в сложившейся ситуации марксистская философская наука? Этот вопрос имеет принципиальное значение. От ответа на него в полной мере зависит судьба дальнейших творческих исследований проблемы интуиции.

Одним из первых обратил внимание на необходимость внесения ясности в данный вопрос В. Ф. Асмус. "Нельзя никому запретить называть "интуицией" способность изобретения и предшествующую доказательству способность предвидения. Но надо точно оговорить этот смысл понятия "интуиции" и отличить его от понятия о логически невыводимых элементах доказательства"^*. По мнению автора, интуиция есть форма непосредственного знания; ко всем другим интерпретациям данного понятия философия не имеет никакого отношения. Следует заметить, что данная точка зрения имеет как своих сторонников, так и своих противников.

^* (Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике, с. 244.)

Попытаемся, однако, разобраться в существе двух трактовок понятия "интуиция", отмеченных В. Ф. Асмусом: "способность изобретения и предшествующая доказательству способность предвидения" и "логически невыводимые элементы доказательства". Прежде всего следует заметить, что подход к пониманию интуиции как "способности изобретения" не свойствен большинству исследователей этой проблемы. Последние рассматривают интуицию не как "способность изобретения", а, скорее, как важный элемент творческого мышления, одну из его специфических форм. Если говорить точнее, то под "эвристической интуицией" понимается способность "угадывать" (предвидеть) результат до того, как он будет получен средствами логического вывода. Мы не усматриваем принципиального различия понятий "логически невыводимые элементы доказательства" и "предшествующая доказательству способность предвидения", ибо первое вовсе не означает принципиальной невозможности последующего логического вывода данных, полученных интуитивным путем.

Таким образом, никакой дилеммы здесь по существу нет, нет и двух различных интуиции. Есть два аспекта исследования проблемы: философский и психологический (психоэвристический).

Тщательный анализ многочисленных концепций и гипотез по проблеме позволяет сделать вывод о том, что трактовка интуиции как психоэвристического феномена есть не что иное, как результат объективного отражения исторических и логических закономерностей эволюции научного знания и, соответственно, самого понятия "интуиция".

Проблема интуиции родилась в науке как бы дважды. Первый раз - как гносеологический феномен в системе зарождающейся теории познания (древнеиндийская и античная философия). Вторично интуиция была "открыта" наукой уже в качестве психического, позднее психоэвристического феномена. Не случайно это "открытие" совпало по времени с зарождением психологии как самостоятельной области научного знания. С этого времени (конец XIX в.) исследование проблемы пошло по двум относительно самостоятельным направлениям: собственно-философском (гносеологическом) и психологическом. К этому же историческому периоду относятся и первые серьезные и систематические попытки проникнуть в тайны творческого процесса, и прежде всего в его психические механизмы.

Естественно, что в сложившейся ситуации интуиция привлекала внимание исследователей именно в качестве психического, опирающегося на более реалистическую почву феномена. Понятия "творчество" и "интуиция" оказались не только тесно связанными, но содержание последней получило в данном аспекте свое специфическое, характерное преломление в качестве эффекта, названного В. Кёлером инсайтом (insigt), догадкой. Нет, видимо, надобности еще раз подробно останавливаться на том, почему именно данному аспекту исследования и данному пониманию феномена интуиции было отдано предпочтение подавляющим большинством материалистически мыслящих исследователей.

В последние годы на страницах ряда научных изданий были опубликованы интересные материалы по проблеме интуиции, с которыми выступили некоторые советские и зарубежные ученые: В. Ф. Асмус, М. Бунге, Э. В. Ильенков, А. С. Кармин, Б. М. Кедров, П. В. Копнин, М. Млезива, В. Мликовска, А. А. Налчаджян, Я. А. Пономарев, К. Попович, А. Г. Спиркин, И. Третера, М. Фрицганд, Е. П. Хайкин и др. В этих исследованиях нашли отражение многие актуальные проблемы интуиции. Вместе с тем еще далеко не все вопросы получили должное освещение; некоторые из них вообще выпали из поля зрения исследователей.

Для многих из них несколько неожиданным оказалось столкновение с чрезвычайно широким, поистине безграничным семантическим диапазоном самого понятия "интуиция": от смутного полуосознанного "предчувствия", близкого по своему характеру и форме проявления к психобиологическому инстинкту животных, до высших форм творческого мышления, имеющих место в науке и искусстве. По современным представлениям интуиция это и "вид знания", и "специфическая способность", и "особое чутье", и "догадка", и "мгновенное восприятие", и даже "фантазия".

Следует отметить, что отсутствие в науке твердых и ясных представлений на этот счет, невозможность проверки результатов исследований экспериментальными методами создали условия для проникновения в широкую печать недостаточно квалифицированных и путаных мнений. Многие авторы независимо от рода их профессиональной деятельности и научных интересов, затрагивая в той или иной мере вопросы теории творчества, считают своим долгом попутно обогатить проблему интуиции новыми, как правило весьма произвольными, дефинициями. В результате этого, как справедливо отмечалось специалистами, среди того, что пишут и говорят об интуиции, общим является лишь само слово "интуиция".

В поисках решений проблемы интуиции многие философы пошли по пути выявления сущности феномена через исследование некоторых его специфических свойств и особенностей, таких, например, как "непосредственность", считая последнюю важнейшей, наиболее характерной особенностью интуитивного мышления, определяющую его гносеологическую сущность, причем это в равной мере относится как к интуиции чувственной, так и интуиции рациональной. Сложнее обстоит вопрос с эвристической интуицией. Однако последняя представляет собой одну из форм интеллектуальной деятельности, хотя и весьма специфическую, но вряд ли благодаря этому обстоятельству выходящую за рамки теоретической формы познания. Эвристическая догадка возникает внезапно и без видимого опосредствования мышлением в логико-дискурсивной форме. Естественно, что "непосредственность" подобного рода отличается от того понимания непосредственности, которое имеется в виду при чувственной интуиции.

Таким образом, непосредственность является существенной чертой как чувственной, так и рациональной интуиции. Однако если очевидность непосредственности чувства не вызывает сомнений, равно как и то, что данная форма познания не представляет собой сложной гносеологической проблемы, то непосредственность рациональной интуиции (непосредственность абстрактных форм мышления), напротив, является чрезвычайно важной проблемой гносеологии, которую не могли правильно решить ни античные философы, ни рационалисты. Основная ошибка как Платона, так и рационалистов XVII в. состоит в том, что, во-первых, непосредственности придавалось абсолютное значение и, во-вторых, интуиция, как непосредственная форма знания, рассматривалась как самостоятельная и независимая форма постижения истины, причем более надежная, чем все прочие. Впервые это заблуждение было преодолено в деалектической системе Фихте - Гегеля.

Гегель выступил решительным противником абсолютизации непосредственности в познании. Прежде всего встал вопрос о том, являются ли чувства человека всегда непосредственной данностью. Очевидно, что такие формы психического отражения, как инстинкт и другие чувства, не выходящие за границы психобиологического регулирования, изначальны, непосредственны. А если речь идет о чувствах, включенных в систему сознательной деятельности? Гегель исходит из предположения, что в сознательной деятельности человека нельзя резко разграничивать чувства и мышление. В человеческом созерцании имеются элементы мышления. Чувства опосредствуются мышлением. В отличие от чувств животного чувства человека активизированы сознанием. В человеческой практике, отмечал К. Маркс, чувства становятся "теоретиками".

Гегель рассматривал непосредственное знание через призму диалектического характера знания, где каждая из его сторон (моменты непосредственного и опосредствованного) выступают как противоречивые стороны единого и неразрывного целого. "Во всех... случаях непосредственность знания не только не исключает его опосредствования, но даже, наоборот, они так связаны друг с другом, что непосредственное знание представляет собой как раз продукт и результат опосредствованного знания"^*.

^* (Гегель. Соч., т. 1. М. - Л., 1930, с. 121.)

Непосредственность всегда диалектически снимается опосредствованием, как результат онтогенеза и филогенеза. Эту мысль Гегеля В. И. Ленин отметил в своих конспектах "Науки логики". Основным для науки, говорил Гегель, является не изначальный характер непосредственного, а то, что непосредственное и опосредствованное в знании представляют нескончаемый круговорот, в котором конец есть одновременно и начало.

Но Гегель не довел главную идею до логического конца, оставаясь в идеалистических границах своего мировоззрения: идеальное опосредствуется тем же идеальным, мысль - мыслью.

Проблема диалектики непосредственного и опосредствованного знания получила всестороннее развитие лишь в философии марксизма, включившего в процесс познания "практику человека и технику"^*. Классики марксизма подчеркивали, что в процессе познания характерным моментом является не опора на непосредственно воспринимаемые элементы, а доминирование опосредствующих факторов. Непосредственным (в абсолютном смысле), говорил В. И. Ленин, может быть лишь ощущение. Познание же как процесс отражения есть "не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формирования, образования понятий, законов..."^**.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 183.)

^** (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 164.)

В связи с вышеизложенным закономерно возникает вопрос: является ли интуиция непосредственной формой знания? Вполне очевидно, что непосредственность интуиции имеет свою специфику. Интуиция как момент познания немыслима без опоры на чувственные и рациональные элементы. Идеи, вызванные к жизни "интуитивным озарением", всегда оказываются уже связанными с системой понятий, а понятия, как отмечал В. И. Ленин, всегда опосредствованы. Именно опосредствованная опытом и теорией, многократно повторяющаяся и прочно закрепленная система знания, навыков делает возможным непосредственно-интуитивное восприятие некоторых истин. Как справедливо отмечает В. Ф. Асмус, непосредственность подобного рода - не безусловная непосредственность. "Непосредственные истины непосредственны лишь по отношению к тем истинам, которые на них опираются и которые из них выводятся"^*.

^* (Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике, с. 294.)

Понятия "интуиция" и "непосредственное знание" не являются тождественными понятиями. Отождествление этих понятий, как уже отмечалось, носит исторический условный характер, имеющий свои объективные причины. Определение интуиции как "непосредственного знания" имеет столь же условный характер, как, скажем, "инсайт" или "догадка". Все эти понятия характеризуют интуицию лишь с одной стороны, выделяют лишь один из возможных аспектов ее исследования. Суть интуиции не раскрывается лишь через фактор непосредственности, а опосредствованное не есть только интуитивное и не сводится к последнему. Более того, этот вопрос вообще выходит за границы гносеологии и распространяется на характеристику различных явлений действительности. Потому-то непосредственное и опосредствованное и составляют различные стороны диалектически единого целого. Непосредственный характер интуиции имеет не абсолютный, а ограниченный, условный смысл.

Современный уровень развития марксистской философии и естественнонаучного знания позволяет исследователям уточнить, а в ряде случаев и пересмотреть некоторые традиционные представления и оценки. Совершенно ясно, что понимание интуиции, которое выработала домарксистская философия, сегодня уже не удовлетворяет, равно как и тенденция решения проблемы средствами и методами традиционной эпистемологии. Опыт исследования проблемы интуиции убедительно показал, что наиболее продуктивно ее разработка шла там, где интуиция рассматривалась как частный случай движения человеческого познания к истине, как специфический элемент психологии мышления. И, напротив, абсолютизация интуиции как универсального средства истинного знания и как предмета исследования неизменно приводили проблему в тупик, в дебри мистики и иррационализма.

За более чем двухтысячелетнюю историю философской науки проблема интуиции неоднократно получала весьма определенные и конкретные решения. Но всякий раз эти решения несли на себе печать исторической и логической детерминированности тем или иным этапом развития человеческого знания.

Меняла свою форму и сама проблема. Неизменным оставался только тот факт, что все известные истории науки концепции интуитивного знания всегда возникали в непосредственной связи с постановкой новых гносеологических проблем естественнонаучного познания и решались в соответствии с задачами и уровнем развития самой теории познания, а также уровнем социально-теоретического развития общества.

Отсюда следует и другой весьма важный вывод: интуиция никогда не была частной проблемой гносеологии или психологии. Оставаясь важным и необходимым элементом познания, наглядно раскрывающим диалектичность и гибкость человеческого мышления, его творческий характер, интуиция в свою очередь как в фокусе собирала и отражала всю многогранную и многоплановую картину развития научного знания как продукта социально-исторической эволюции человека и общества.

Интуиция выступает не только как продукт научного знания, но и как средство его дальнейшего углубленного исследования, поскольку способствует выявлению новых связей и отношений в его сложной структуре. Таким образом, разработка проблемы интуиции с необходимостью вносит определенный вклад в дальнейшее углубленное исследование материалистической диалектики и теории познания. Для того чтобы раскрыть суть интуитивного мышления, необходимо прежде всего выйти за пределы порочного и чрезвычайно узкого круга, очерченного словом "интуиция", но не в область чистых абстракций, спекулятивных суждений, а в область ленинской теории отражения и конкретно научного знания. При этом нужно учесть, что ни одна форма теоретического знания, в том числе и интуиция, не может быть правильно понята и истолкована вне учета психической формы отражения, содержащей момент индивидуального, особенного, который никак не может быть раскрыт средствами логического анализа. Игнорирование этого факта в исследовании особенностей процесса познания ведет к серьезным методологическим ошибкам.

Иллюстрацией к этому могут служить заблуждения логицистов. На примерах с универсалиями Б. Рассел пытался показать реальность особых форм интеллекта, вытекающих непосредственно из принципов логики, не зависящих, по его мнению, от системы мышления субъекта и привносимых в психику в готовом виде. Но если универсалии, справедливо возражает Ж. Пиаже, берутся извне в готовом виде, то как быть с понятием "операция", которая, как показал Кутюра, представляет собой сугубо антропоморфное явление, продукт человеческой психики?

Надо учитывать то обстоятельство, что диалектика процесса познания требует всестороннего анализа, изучения всей противоречивости бытия и сознания, непосредственного и опосредствованного, чувственного и рационального, эмпирического и теоретического, сознательного и бессознательного, логического и интуитивного знания, возникающего как бы "внезапно", "вдруг", из ничего.

Психология, физиология, умственное развитие ребенка и животных - "вот те области знания, из коих должна сложиться теория познания и диалектика"^*, - отмечал В. И. Ленин. При этом не имеется в виду сведение гносеологии к анализу естественнонаучных основ познания, но вместе с тем В. И. Ленин не мыслил разработку современной теории познания без учета достижений психологической и физиологической наук.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 314.)

Как момент познания, интуиция содержит в себе элементы абстрактно-логического и психически-индивидуального. Последнее не только всегда присутствует в познавательном процессе, но и в значительной степени влияет на его ход, создает определенный внутренний фон. Особенно большую роль в интеллектуальной деятельности человека играют эмоции, без которых "никогда не бывало, нет и быть не может человеческого искания истины"^* и не свершалось, по словам Гегеля, "ничто великое".

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 112.)

Экспериментальные исследования подтвердили предположения ученых о существенном воздействии эмоций на результаты человеческой деятельности, как практической, так и теоретической. Было выявлено влияние эмоций на качественные и количественные характеристики процесса познания: в частности, при положительной эмоциональной активности повышается скорость мыслительных процессов. Эмоциональная окраска, эмоциональный фон характерен для всех уровней мышления, от чувственных до высших абстрактно-логических. Мысль как таковая, говорил Л. С. Выготский, никогда не рождается от другой "чистой" мысли. Мысль всегда окрашена индивидуальными психическими наслоениями, в том числе и эмоциями. Эмоции человека представляют собой не элементарные чувства, а являются весьма сложной формой человеческой деятельности. Структура и качество эмоций усложняются и развиваются с развитием психики: эмоции человека существенно отличаются от эмоциональных переживаний, свойственных высшим животным. Классифицируя эмоции, советский физиолог П. В. Симонов исходит из учета их зависимости от потребностей и размеров дефицита (или прироста) прагматической информации, причем специфика этих потребностей накладывает определенный отпечаток на качественные характеристики самих эмоций.

Особенно ярко, по мнению большинства исследователей, роль интуиции вкупе с сопутствующими психическими процессами проявляется, как уже отмечалось, в творческой деятельности. В процессе творчества, считает П. В. Симонов, правомерно допустить существование специального механизма "психических мутаций", представляющего собой своеобразный путь формирования условно-рефлекторных связей в определенной зоне поиска. Роль "мутагенов" (воздействующих факторов), как правило, выполняет подсказка, аналогия, ассоциация и т. п. И если включить эти компоненты в некоторую реальную систему выработки нового знания, то станет очевидным, что полученный результат не мог бы быть найден путем логического конструирования. Высказывается предположение, что весь этот механизм, возможно, представляет собой один из принципов формирования интуитивных решений.

Исследование "психических механизмов" интуиции имеет важное значение в плане позитивной разработки проблемы. Нельзя, однако, согласиться с мнением, согласно которому подход к интуиции как психическому феномену правомерен лишь в системе психологической, но никак не философской науки и что изучение самой проблемы вообще исчерпывается психофизиологической проблематикой. По крайней мере философский анализ проблемы якобы возможен после того, как будут раскрыты хотя бы некоторые психологические механизмы интуиции.

В свое время Гегель, иронизируя по поводу того, как некоторые исследователи представляют себе решение той или иной проблемы, заметил, что, встав на позиции этих исследователей, можно теоретически доказать невозможность принимать пищу до тех пор, пока человек не узнает качественного состава пищи и физиологических особенностей органов пищеварения.

Можно ли не считаться с тем фактом, что интуиция в качестве гносеологической проблемы была поставлена философией и, кстати сказать, получила определенное решение задолго до того, как стала объектом психологических исследований. Гносеологический аспект проблемы интуиции как с исторической, так и с логической точек зрения предшествует всем прочим аспектам исследования. Но дело даже не в приоритете той или иной науки, а в тех методологических принципах, которыми руководствуется научная психология. Собственно психологический анализ интуиции, по признанию самих же психологов, не может претендовать на абсолютное решение проблемы и нуждается в "руководящем" и "направляющем" действии со стороны философии^*. Во всяком случае это справедливо, когда речь идет об "интуитивном познании". Все это свидетельствует о несостоятельности мнений, согласно которым к отдельным аспектам исследования проблемы интуиции философия якобы вообще не имеет никакого отношения. Успешное решение проблемы немыслимо без тщательного анализа различных ее сторон и аспектов.

^* (См.: Пономарев Я. А. Психика и интуиция. М., 1967.)

Феномен интуиции представляет собой сложное и многогранное явление: с одной стороны, это специфическая форма познавательной деятельности, с другой - особая форма психического отражения. Единственно верным и плодотворным направлением следует, видимо, считать комплексный подход к решению проблемы. При этом философия является методологической основой всякого рода исследований, а для самой философии гносеологический аспект проблемы был и остается определяющим. Это дает возможность показать интуицию как специфическую и вместе с тем диалектически необходимую форму (момент) познавательной деятельности человека, дающую возможность говорить о результатах интуитивного познания как о знании, адекватно отражающем объективную реальность.

Проблема интуиции была и остается тем, что иногда называют "вечными проблемами философии". Она будет менять свою форму, но сохранять неизменной свою гносеологическую сущность. Как справедливо заметил датский философ Хеффдинг, решения проблем могут умирать, сами же проблемы остаются вечно живыми. Если бы это было не так, у философии не было бы столь долгой истории. В этом отражена суть диалектической природы человеческого познания.