Глава шестая, о научных семинарах, называемых капишникани, и о стиле руководства в научной работе

Раз в две недели в Институте физических проблем бывают научные семинары. Их называют капишниками. В честь Капицы.

Мы шли на капишник. Вадим Брониславович, Анатолий Григорьевич и я. Они из Института химической физики. "Химфизика" и "Физпроблемы" - соседи, а директора институтов Петр Леонидович Капица и Николай Николаевич Семенов - друзья (Будто бы и сейчас, к ужасу своих почитателей, они называют друг друга запросто -" Колей и Петей.)

По Воробьевскому шоссе проносились машины, и следом за ними по сугробам тянулись снежные ветры. На бульваре зажгли фонари, фонари были плоские, как пуговицы. Мы шли вдоль пустынного бульвара, застегнутого на два борта. Было тихо и холодно.

С Вадимом Брониславовичем я учился в школе в одном классе. На всех школьных вечерах Вадим Брониславович читал монолог Жадова: "Нет, нет! Детей будем в строгих правилах воспитывать. Пусть идут за веком". У него получалось ничуть не хуже, чем у Царева, но он не стал актером. Кончил физико-технический, и все школьные дружки считают, что театром он увлекался для отработки дикции, на случай, если придется читать лекции студентам. А вообще мы не хотели быть учеными. Мы были нормальными мальчишками, и как всякие нормальные мальчишки, с самых ранних лет прониклись великой жалостью к ученым.

Со школьных стен смотрели на нас кислые какие-то, неодушевленные Ньютоны, Лобачевские, Менделеевы... Хотелось думать, что в детстве Ньютон систематически болел ангинами и каждый вечер пил касторку. У Ньютона было слабое здоровье, а то бы он записался юнгой на какой-нибудь фрегат или на какую-нибудь шхуну. Это было перспективно. В его время можно было открывать новые острова, брать на абордаж турецких купцов, пить пунш с одноглазым Билли Бонсом, собирать пиастры, дукаты, дублоны и на скрипучих палубах, забрызганных вражьей кровью, петь во все горло:

"Пятнадцать человек на сундук мертвеца и о-хо-хо и бутылку рома..." - и, что бы там ни говорили маменькины сынки-отличники, которых все мы здорово били в то время, это было в сто раз интересней, чем "когда всякое твердое тело продолжает и сохраняет прямолинейное, равномерное движение, пока и поскольку..."

Ньютон не был ни пиратом, ни мореплавателем. Его колотили мальчишки из соседнего дома н дразнили: "Исаак-дурак! Исаак-дурак!" Он плакал, бегал жаловаться бабушке, а потом однажды не выдержал и стал ученым. Всю свою жизнь Ньютон не вылезал из школьного кабинета физики, где на полу были фиолетовые чернильные пятна, а вдоль стен стояли пыльные шкафы с приборами. Ньютон занимался наукой потому, что не мог ничего другого. Так повелось: ученые - это люди, ни к чему не приспособленные.

Ни Вадим Брониславович, ныне старший научный сотрудник, ни его коллега Анатолий Григорьевич, ни я - мы все не хотели быть учеными. Над учеными смеялись, но в тот день, когда взорвалась атомная бомба в зареве ярче тысячи солнц, остановилась наша снисходительная улыбка и в горле застряло последнее - "гы..." От гнилых интеллигентов никто не ожидал такого.

Все изменилось. Забылись летчики и полярники. Главным героем стал физик, а его наука из рядового раздела естествознания превратилась в интеллектуальный Клондайк, где стоит покопаться, потому что можно выкопать такое, "что и не снилось нашим мудрецам". Это было интересно, и многие, с самого начала не желавшие быть профессорами, двинулись в физику. В науку шли, как в артиллерию, не представляя, что такое наука, чего она потребует. О боях не думали, рисовались парады, гром оркестров и звон банкетных хрустал ей.

В вестибюле "Физпроблем" только что вымыли пол. Желтые кафелины блестели, как облизанные. Два лаборанта, звякая подковками, пронесли большой бидон (дьюар) с жидким азотом. Лаборанты переговаривались:

- Ну, а если бы забросил?

- Забросил... За всю игру шайбы ни разу...

Возле раздевалки висели брезентовые костюмы, над ними на полке, как чашки, восемь пожарных касок с белыми гребешками.

- Тоже подарок Резерфорда, - сострил Анатолий Григорьевич, и я запомнил эти каски.

До начала капишника оставалось минут сорок. Капишник начинается ровно в шесть, кончается ровно в восемь. Символ пунктуальности - в зале над сценой кварцевые часы, черный циферблат, красная секундная стрелка, точность хода что-то около секунды в столетие. Если последний докладчик не укладывается в регламент, его вежливо остановят в "без одной минуты восемь" и остаток доклада перенесут на следующий семинар. Это правило не нарушается. Безразлично, кто был последним докладчиком. На капишниках все равны.

Мы зашли в комнату рядом с залом. Это артистическая уборная, когда в институте бывают концерты. У окна зачехленный кабинетный рояль, на рояле крышка от проекционного фонаря, в углу школьная доска, исписанная формулами: когда концертов нет - здесь обсуждают научные проблемы в камерном порядке, иногда консультируют студентов.

Недавно я был в "Физпроблемах", и оказалось, что теперь в этой комнате партбюро. Рояль укатили в другое место, а крышку от проекционного фонаря унесли, но доска осталась. Все так же она исписана формулами.

Мы сидели в этой комнате, сначала втроем, но скоро к нам подошли еще трое. Все физики, все на капишник. Меня представили. Всем захотелось принять во мне живейшее участие.

Прежде всего нужно было объяснить, почему хочу писать именно о Капице. Объяснил. Выслушали спокойно, не перебивали. Иногда покашливали, при этом смотрели в пол. Всегда так. Когда говоришь с композиторами о законах контрапункта, с крестьянами о видах на урожай, с физиками о физике, - все они смотрят в пол. Врожденная профессиональная вежливость. На всякий случай.

Когда я кончил, физики сказали:

- Пожалуй, действительно Капица достойная фигура в общечеловеческом смысле. Он не только большой физик, он - личность.

- И очень остроумный.

- Тут надо сказать, ему много приписывают, чего он и не говорил.

- Допустим.

- Не допустим, а точно.

- Действительно, если бы выбирали десять самых остроумных людей страны, нечто вроде национальной сборной по остроумию, Петра Леонидовича можно было назначить бессменным старшим тренером.

- Для полевого игрока годы не те?

- Не скажи. Все засмеялись.

Меня начали успокаивать, что разговоры о том, будто Капица любит розыгрыш, не совсем основательны. Он - воспитанный человек.

Среди нас был тридцатилетний физик-теоретик, пока не доктор (ВАК еще не утвердил, но по тому, как заботливо прислушивались к нему все присутствующие, было ясно, что скоро утвердит). Теоретик высказал свое мнение. Я записал. Позднее молодой доктор пожелал остаться неизвестным.

Мнение молодого доктора, пожелавшего остаться неизвестным

(Стенограмма)

Я не слыхал, чтобы Капицу называли лордом. Или крестьянином. Не знаю. У него есть другое прозвище (оживление присутствующих). Его называют кентавром. Он знает.

В греческой мифологии кентавры - дикое фессальское племя. Обитатели гор и рощ. Полулюди-полукони. Известно сражение кентавров с Гераклом. Но не в этом дело. Так его называют потому, что в нем нечеловеческая, почти лошадиная энергия сочетается с удивительной способностью стремиться к цели. Он идет по прямой. Для него нет ни рвов, ни барьеров. Если нужно перешагнуть, он перешагнет. Так мне кажется. Сам он говорит, что талант определяется диапазоном противоречий. Он противоречивый человек. Но иногда им хочется восхищаться. Он храбрый человек. Это не храбрость террориста. Там неизвестно, где сама храбрость, где тщеславие. У него храбрость солдата. Как долг перед мундиром. И это подкупает. Нет визга. Что касается ехидства, то Это не так страшно. Все зависит от того, в каком Капица настроении (общее одобрение).

В каком Капица настроении...

Ровно в шесть он вошел в зал, на мгновение задержался в дверях, пропуская кого-то вперед, быстро прошел на сцену. Очень быстро, почти резко. На нем серый спортивного покроя костюм и синяя клетчатая ковбойка, "грезы пижона 20-х годов". Он сел на стул в углу сцены. Первый докладчик попросил сорок минут.

Можно написать очень много о семинарах Института физических проблем. Можно вспомнить много выдающихся научных работ, много веселых шуток, впервые прозвучавших на этих семинарах. К сожалению, на капишниках не ведут никаких протоколов. Но чтобы представить атмосферу этих собраний, лучше всего прочитать подшивку протокола заседания Ученого совета. Вряд ли можно найти документы, которые бы подробней рассказывали о Капице, о его методе работы, о его отношении к людям.

Вот один из протоколов. Он переписан дословно. Сохранены все детали первоисточника. В скобках -= пояснения, которые давались мне.

Заседание от 25 сентября 1962 г.

(Первое заседание после летнего перерыва. Рассматривается работа аспиранта В. Ф. Гантмахера)

В. Ф. Гантмахер отметил, что из де Гааз ван Альфенэффекта узнаются экстремальные площади плоских сечений ферми-поверхности, из циклотронного резонанса - эффективные массы, а из размерного эффекта, так же как из поглощения ультразвука в магнитном поле, - размеры ферми-поверхности в некотором направлении.

П. Л. Капица спросил, не назвать ли это дело эффектом Гантмахера. Правда, слишком длинная фамилия, надо было бы ему обзавестись короткой, но ведь не он сам себя так назвал.

А. А. Абрикосов сказал, что обязательно надо назвать этот эффект именем Гантмахера. Он его придумал и открыл, так что дело чистое.

П. Л. Капица сказал, что сам Гантмахер не может назвать его так в своих работах. Об этом нужно позаботиться другим. В этот момент П. Л. Капица заметил сзади Ю. П. Гайдукова и предложил ему продемонстрировать ногу. (Летом на охоте Гайдуков прострелил ногу.)

Ю. П. Гайдуков смело продефилировал от своего места до стола президиума и обратно.

П. Л. Капица сказал, что в результате прошедшего лета один из сотрудников прострелил себе ногу, другого чуть не съел медведь. Нельзя пускать народ в путешествия. Есть ли возражения против этого, а также против публикации работы Гантмахера?

Возражений нет.

(Далее в протоколе отмечено обсуждение других вопросов. Потом идет такая запись.)

...В этот момент руководство заседанием было передано А. С. Боровику-Романову, несмотря на тайное недовольство некоторых из присутствующих. (А. С. Боровик-Романов - заместитель Капицы.)

А. С. Боровик-Романов тут же прикрыл обсуждение и спросил, есть ли возражения против публикации.

Возразить никто не решился.

 Председатель Ученого совета ИФП 
 академик П. Л. Капица
 Ученый секретарь Ученого совета 
 доктор физико-математических наук А. А. Абрикосов.

Алексей Алексеевич Абрикосов и есть тот самый сотрудник, которого чуть не съел медведь. Как выдающемуся ученому, секретарю на одном из юбилейных заседаний ему подарили картину, где он был изображен рядом с бурым медведем. Формально картина была выполнена вполне в реалистических традициях - в институте есть свои художники, - но вместо красок был использован цветной гуталин. Это не просто трюкачество, это чтобы картина действовала не только на зрительные, но и на обонятельные центры. А чтобы счастливый владелец мог продлить эстетическое наслаждение до бесконечности, к картине были приложены несколько жестянок гуталина.

В 1964 году Алексея Алексеевича Абрикосова избрали в члены-корреспонденты Академии наук. Характер протоколов не изменился. Многие не согласны, кто-то говорит: "Глупости", кто-то говорит: "Нельзя серьезное дело превращать в шутку". Капица разводит руками: "Когда ищешь - всегда весело".

На семинаре в Институте физических проблем. Обычная поза Петра Леонидовича Капицы. Он сидит в углу на сцене. На нем спортивного покроя серая куртка и клетчатая ковбойка

О сути этого юмористического стиля в работе говорил и Нильс Бор, кстати, на семинаре в Институте физических проблем:

- Шутки, остроты - в этом было наше спасение в трудные времена. Трудные потому, что новая наука рождается совсем не просто и далеко не всегда и не все получается. Юмористические отступления в такие минуты - неоценимое подспорье.

Однажды Капица сказал: "Только очень глупый человек не понимает шуток". Это категорическое заявление ко многому обязывает.

25 марта Капицу ждали в МГУ в эстрадной студии "Наш дом". Все "нашдомовцы" были предупреждены заранее, до начала спектакля толпились в вестибюле, но Капица не пришел. Где-то в душе мы и не ожидали, что он придет. Все-таки академик, солидный человек. Вместо него пришли два его сына - физик Сергей Петрович и полярник Андрей Петрович. Я думаю - на разведку.

В антракте Павел Евгеньевич Рубинин сказал, что Петр Леонидович не мог приехать: Анна Алексеевна плохо себя чувствует. Но в другой раз он обязательно приедет, и действительно, через неделю на следующий спектакль Капица приехал.

Это было в общем-то неожиданно. Я увидел его со сцены, сквозь дырочку в занавесе. Он сидел в пятом ряду справа, совсем так же, как у себя на капишниках, все в том же сером полупиджаке-полукуртке, наверняка, по мнению широкой публики, очень не похожий на академика, на героя, на лауреата. Собираясь в театр, он надел галстук. Это сразу бросалось в глаза.

Начался спектакль. Все было, как обычно. В партере смеялись. На балконе кричали браво. Только Капица в пятом ряду сидел непроницаемый. Было странно.

Петр Леонидович идет к председательскому микрофону. В зале аплодисменты

Когда в зале начинали аплодировать, он тоже аплодировал, но как-то очень вежливо. Как только дали занавес, я провел Капицу за сцену.

Кто бывал в Доме культуры МГУ на Моховой, знает эту комнату. Там репетируют певцы, поэтому в комнате стоит рояль, и рисуют художники, поэтому все шкафы наполнены облупленными черепами, всякими гипсовыми цветочками, орнаментами. У окна в кучу свалены подрамники, мольберты. В тот сезон эта комната еще служила раздевалкой для актеров и друзей студии, поэтому у дверей, на шкафах, на рояле лежали, валялись, висели пальто, портфели. Короче, комната была мало приспособлена для приема высоких гостей, но другой не было.

Капица вошел. Ему предложили единственный более или менее нормальный стул. Мне было неловко, я был уверен, что спектакль ему не понравился. Но он неожиданно начал говорить много приятного. Спрятавшийся было режиссер "Нашего дома" Марк Розовский, покашливая, вышел вперед. И вот тут произошло, на мой взгляд, самое интересное. Пропала скованность. Капица расспрашивал о задумках театра. Ему действительно было интересно. Ему начали объяснять, что такое театр-диспут. Эта идея ему понравилась. Он загорелся, заволновался, начал говорить быстрее обычного, вспомнил о студенческой самодеятельности своей молодости, вспомнил об английских клубах. Театр-клуб, театр-диспут - это, по его мнению, вполне заслуживает внимания. Это современно. Потом разговор как-то сам по себе перешел на вопросы архитектуры. Потом говорили о литературе. И все чувствовали себя равными с этим человеком. Он не был академиком, директором, начальником. Он был просто Петром Леонидовичем Капицей, остроумным, много знающим человеком.

Было без четверти двенадцать. Капица сказал: "Обычно я ложусь спать ровно в десять". Ровно в двенадцать он повторил, что ложится спать в десять, и все начали прощаться.

Через несколько дней в Институте физических проблем был первомайский вечер. В зале Ученого совета должен был выступать "Наш дом". В коридорах, устланных праздничными дорожками (есть еще и "непраздничные", они лежат в будни), толпились принаряженные физики и очень нарядные девушки из Дома обуви. Институт физических проблем и Дом обуви многие вечера отдыха проводят совместно. "Что вы хотите, - сказал один из устроителей праздника, - наш коллектив всегда за гармоническое сочетание интеллекта и красоты".

"Наш дом" выступал с концертной программой. Физики смеялись, но Капица опять не смеялся, хотя потом говорил, что ему было смешно.

После концерта он пригласил всех актеров к себе в кабинет. В кабинете был накрыт стол. Принесли вино. Три бутылки мукузани. Начались разговоры об искусстве. Я попробовал было повернуть разговор в другую сторону, спросил что-то про сверхтекучесть гелия. Капица сказал довольно вежливо, но категорично: "Ну что вы, я уже не помню подробностей..."

Все засмеялись и попросили Петра Леонидовича рассказать то, что он помнит. Он начал рассказывать о том, как надо принимать экзамены у аспирантов. Говорил он вполне серьезно, но рассказ его мог показаться неправдоподобным, если бы не было известно, как он экзаменовал Алиханова, как принимает экзамены у своих аспирантов и как слушает доклады на семинарах в своем институте.

К молодым ученым у Капицы особый интерес. Он говорит:

- По мере того как ты становишься старше, только молодежь, только твои ученики могут спасти тебя от преждевременного мозгового очерствения, и каждый ученик, работающий в своей области, конечно, должен знать больше, чем знает в этой области его учитель. Кто же учит своего учителя, как не его воспитанники? Учитель благодаря своему опыту руководит направлением работы, но в конечном счете его учат его ученики. Они углубляют его знания и расширяют его кругозор.

С самого начала в Институте физических проблем подготовка молодежи, отбор аспирантов были признаны наиважнейшей частью научной работы. Капица искал новые формы подготовки молодых ученых. Он понимал, что отбирать студентов из вуза по экзаменационным оценкам нельзя. Чтобы отобрать обещающего аспиранта, надо наблюдать за ним достаточно долго, и обязательно в то время, когда он занят работой, когда проявляется его умение думать самостоятельно.

Еще перед войной, пользуясь тем, что в "Физпроблемах" жидкого гелия было больше, чем в лабораториях всего мира, вместе взятых, в институте организовали практикум для студентов физфака МГУ, Каждый студент выполнял две или три лабораторные работы с жидким гелием. Это было беспрецедентно не только в масштабах нашей страны, но, пожалуй, и в масштабе мировой физической науки.

В знаменитой Лейденской лаборатории в те времена такие работы были недоступны даже крупным ученым.

Университет, а позднее физико-технический институт, одним из создателей которого был и Капица, стали посылать своих студентов на практику в "Физпроблемы". Во время практики ученые института могли замечать лучших студентов, беседовать с ними, узнавать, кто чем дышит, и в случае несомненного таланта или настоящей целеустремленности студента отправлять его беседовать с самим Капицей.

Капица полагает, что такой метод наблюдения за молодежью единственно правильный. "На эту работу нельзя жалеть сил не только потому, что молодые научные кадры наше будущее. Они - наше настоящее... - писал Капица много лет назад. - Без учеников ученый обычно очень быстро погибает как творческая единица и перестает двигаться вперед. Я никогда не забываю слов моего большого учителя Резерфорда: "Капица,- говорил он, - ты знаешь, что только благодаря ученикам я себя чувствую молодым. И когда я сам подхожу к старости, я чувствую, что общение с молодежью должно быть модус вивенди, предохраняющим тебя от увядания, обеспечивающим сохранение бодрости и интереса ко всему новому и передовому в науке".

И вот тут появляется некое противоречие. Капица руководит работой научного института, он, пользуясь его же выражением, корректирует и направляет работу многих людей, но у него нет учеников.

Тут все очень сложно. Говорят, что он необычайно ревниво относится к своим работам и прямо-таки не может работать в коллективе. Никому не дает развернуться. Никого не подпускает к своей идее.

Это, конечно, не слишком симпатично, но не суди и не судим будешь. Мудрый старец Лев Толстой тоже не стал бы переписывать "Войну и мир" семь раз, если бы работал в коллективе. В творчестве нет правил. Одни исключения.

У Капицы нет учеников, нет школы в профессиональном резерфордовском смысле, но есть школа Капицы, к которой причисляют себя люди самых разных специальностей.

О школе Капицы рассказывает Ираклий Андроников

- Несмотря на то что к физике я прямого отношения не имею, - сказал Андроников, - все-таки берусь утверждать, что прошел школу Петра Леонидовича Капицы.

Однажды он сказал мне тоном бодрым и вызывающим движение мыслей:

- Послушайте, Ираклий! Что вы знаете про Лермонтова такого, чего не знают другие? Я хотел бы познакомиться с вашей работой. Почему вам не рассказать нам о Лермонтове? Приходите сегодня вечером. Анна Алексеевна обещала зажечь камин.

Каждый раз, когда мы встречались, а это происходило довольно часто, Петр Леонидович спрашивал:

- Послушайте, сколько новых строк Лермонтова вы нашли за свою жизнь? Я спрашиваю это потому, что интерпретация может меняться, а текст Лермонтова остается навсегда.

Или:

- Я хотел вас спросить: приписываете ли вы свои находки удаче или у вас имеется какая-либо система? Кто навел вас на мысль применить в литературоведении криминалистический метод? Каковы у вас шансы найти дневник Лермонтова?...

Он любит масштабные вопросы и краткие, но обстоятельные ответы.

Петру Леонидовичу в высокой степени присуща особенность - интересоваться сутью любого предмета и в поисках этой сути доходить до самой глубины и до начала, смело пересматривая традиционные представления. В этом смысле я считаю блистательным его доклад о Ломоносове - доклад, в котором предстала трагическая судьба великого русского ученого, шедшего впереди своего века, свершившего серию выдающихся научных открытий, которые из-за тогдашней организации русской науки остались в ряде случаев неизвестными его современникам - ученым Европы.

Петр Леонидович широко интересуется всеми сферами жизни. Его интересуют люди, и притом самые разные. Но и все, кто знают Капицу, интересуются им - его суждением, оценкой, советом. В его доме я встречал академика Крылова, Туполева, академика Ивана Матвеевича Виноградова - математика и академика Тарле. Кинорежиссер Эйзенштейн, художник Нестеров, скульптор, Мухина, писатели Алексей Толстой, Всеволод Иванов... Кто только не бывал в этом доме - и каждого Капица расспрашивает с тем пристрастием и стремлением выявить новое, главное, направляющее, общеполезное, которое мобилизует мысль, приводит ее в движение, толкает тебя вперед. Вот почему мне кажется, что многие, кроме меня, даже не будучи физиками, захотели бы причислить себя к школе Капицы...

Так получилось, наверное, потому, что значение Капицы определяется уже не только его научными работами. Он уже не просто физик, ученый, занятый непонятными научными проблемами, он человек, о жизни которого с одинаковым интересом говорят студенты, шоферы такси, журналисты, инженеры, врачи. Он - синоним разумной человечности, и от сознания того, что рядом, у Калужской заставы, живет этот человек, становится легче жить и дышать.