Меланхолия

Казалось бы, кому не принесет удовлетворения столь достойная роль участия в великих свершениях физики. Увы, Эренфеста это не удовлетворяет. Так же, как "вненаучные", будто бы всепоглощающие, хлопоты - о детях, об учениках, о друзьях. В письмах к Иоффе, пометных двадцатыми годами, отчетливо видится нагнетание недовольства собой, подавленности. (Хотя время от времени происходят "всплески" и в иную сторону - к успокоению, равновесию, рабочей сосредоточенности.)

6 сентября 1920 года:

"Я постоянно испытываю глубокое неудовлетворение своею работоспособностью. Создалось гротескное несоответствие между тем, что удается мне, и тем, что сделано другими, лучшими физиками-теоретиками. А я при этом живу внешне в блестящих условиях".

28 марта 1921 года:

"...Я... чувствую себя совсем жалким".

16 мая 1923 года:

"Экзамены, приработки. Усталость, удрученность". Год 1923-й (точной даты нет): Не могу ни на чем сосредоточиться + экзаменую 85 медиков + 30 химиков-фармацевтов + ...50 студентов из Дельфта (последнее ради того, чтобы подработать).

Я больше ничего и не создам, так как больше не могу ничего спокойно и строго продумать".

19 октября 1924 года:

"Если не считать собеседований с Эйнштейном, то мне так и не удается ни о чем спокойно подумать... Я очень устал..."

6 ноября 1924 года:

"Я очень устал, не работоспособен и удручен".

19 января 1925 года:

"...Я чувствую себя каким-то отвратительно подавленным и унылым. Постоянно все больше думаю о том, как бы устроить все так, чтобы сохранить необходимые моей семье доходы... но без того, чтобы оставаться здесь на профессорской должности. В физике я уже ничего не создам. Может быть, еще лет десять я буду годен на то, чтобы вводить в понимание современной теоретической физики тех юных студентов, которые хорошо знают математику и элементарную физику, и помогать им отыскивать тех физиков, у которых они, в соответствии со своими иными способностями, смогли бы наилучшим образом продолжать работу..."

16 февраля 1925 года:

"С моими научными делами все обстоит настолько неимоверно плохо, что я был бы очень рад, если бы смог уйти на пенсию!"

17 октября 1926 года:

"О себе... я написал бы больше, если бы не так досадовал на свою работу!"

Когда-то Эренфест страшно гордился, что его приглашают на самые знаменитые физические конгрессы, например Сольвеевские, и бывал смертельно уязвлен, если, случалось, приглашение почему-либо не приходило. Теперь же, напротив, он избегает бывать на многолюдных собраниях, особенно если ожидается участие физиков более сильных, чем он (по его собственной "табели о I рангах"). Либо же делает это со скрежетом зубовным. В письме от 3 июля 1927 года читаем:

"В последнюю неделю октября я должен буду, по желанию Лоренца, принять участие в работе Сольвеевского конгресса. Рядом со всеми этими гейзенбергами и борнами я буду чувствовать себя неудобно...

Сейчас уже имеются такие превосходные молодые люди, по сравнению с которыми меня больше нельзя принимать в расчет.

Как это ни смешно, но я своевременно не ответил на приглашение на торжества, посвященные Вольте, туда тоже не поеду".

Теперь всем известно: конгресс на озере Комо в память Алессандро Вольты стал знаменитейшим событием В дни конгресса из докладов, прочитанных на нем, мир узнал о революций в физике: родилась новая квантовая механика. Нильс Бор тут впервые говорил о принципе дополнительности. И вот добровольно лишить себя привилегии оказаться в центре этого события, стать его свидетелем и участником...

Может, простое совпадение, а может, и нет: с этой поры в письмах Эренфеста все чаще встречаются сетования, что он мало знает, мало понимает. Прежде этого не было. Прежде он жаловался, что не в силах создать что-либо новое. А сейчас и это и то. Откуда взялась эта страсть причислять себя к непонимающим квантовую механику, к понимающим ее с трудом? 25 сентября 1929 года:

"Мне было бы очень неприятно встретиться... с кем-либо из известных физиков. Потому что в этом случае я должен буду делать вид, что все понимаю, вместо того чтобы обсуждать и только потом понять...

Ты понимаешь, чего я хочу: я хочу честно и всей душой поучиться и благодаря этому стать полезным. Но я слишком стар и очень устал для того, чтобы устраивать научный спектакль, да это и вообще стало мне совершенно отвратительно".

3 ноября 1929 года:

"Я знаю так ужасающе мало, и это малое - так плохо!"

4 марта 1930 года:

"...Творить физику, даже по-настоящему следить за ней должным образом, я больше не могу".

10 марта 1931 года:

"Я сразу же должен тебя предупредить, что тебе придется не спрашивать меня о физике, а рассказывать мне о ней. Я не могу уже больше следить за теоретической физикой. Не то чтобы я ничего не знал о новых публикациях - просто я ничего такого и знать не хочу. И страстно желал бы с помощью каких-либо обстоятельств оказаться в таком положении, чтобы иметь возможность зарабатывать необходимые нам средства преподаванием таких вещей, в которых я действительно разбираюсь а свою лейденскую должность передать более молодым физикам, таким, например, как Крамерс или Гаудсмит. Я крайне подавлен, и будущее предстает передо мной серым, как тюремная стена".