"Пытка зеркалами"

За столом сидел инквизитор. Он сказал:

- Ты упорствуешь, отказываешься вернуться в объятия святой церкви. За это мы приговариваем тебя к тому, чтобы ты побыл сам с собой. Да возненавидишь ты себя во прахе и теле твоём и обретёшь раскаяние, ведущее к спасению души.

Этих слов я не понял. Впрочем, не понимал я и ничего остального; только угадывал, что какой-нибудь несчастный страдалец под пыткой обронил моё имя в надежде смягчить свои мучения. Меня схватили на одной из мадридских улиц и отвели в тюрьму инквизиции.

Много недель пробыл я там; наконец меня вызвали на следствие.

После допроса меня снова отвели в камеру, похожую на прежнюю. Это была комнатка приблизительно в три квадратных метра, которая освещалась окошечком под потолком. Я поднял голову и увидел, что окно чем-то закрыли. Была в ней и кровать, хоть сон в этих стенах редко бывал отдыхом.

Тяжёлая дверь затворилась за мной. Я остался один, понимая, что буду страдать,- но как страдать, не знал. "Побудь наедине с собою". Что могли значить эти слова?

Ведь я и так несколько недель провёл в одиночном заключении!

Вечер подходил; ничего не случилось, и мои опасения начали замирать. Наконец, я заснул, почти успокоенный.

В сумраке раннего утра я проснулся и, устремив глаза в темноту, заметил, что за ночь произошла странная перемена. Как раз против моей кровати мерцал свет; раньше его не было. Остальные стены казались прозрачными; странные тени колебались на них.

Я лежал, раздумывая, что бы это значило. Вдруг над моей головой послышался лёгкий стук; комната окончательно потемнела. Ждал я несколько часов, но лучи зари не проникали в мою комнату. Вот над головой вспыхнул лёгкий свет; в отверстии на середине потолка показались пальцы, снова исчезли, повесив зажжённую лампу. Наконец я мог видеть...

Что видеть? Моим первым ощущением был полный ужас. Голова у меня закружилась. Мне казалось, что я один среди дикого вихря; из каждого угла смотрели на меня страшные лица. Фантастические огоньки качались повсюду, куда ни падал мой взгляд. Казалось, камера моя разрослась, сделалась бесконечной.

Потом я понял, в чём дело. За ночь стены, потолок и пол моей комнаты заменили зеркалами. Даже дверь и окно закрывали теперь зеркала.

Лицо, смотревшее на меня с пятидесяти сторон сразу, было моим собственным лицом. Я так давно не видел его! Теперь оно было дико и ужасно. Его окаймляла борода, и мои глаза так изменились, что я невольно задал себе вопрос: как ещё они переменятся?

Только через несколько часов нашёл я в себе достав точно мужества, чтобы посмотреть кругом себя."

И невозможно передать, какое это было страшное зрелище Смотрел ли я направо или налево, вверх или вниз,- я видел себя в сотне фантастических поз. Были фигуры, стоявшие ко мне лицом, обращенные ко мне спиной, боком. Тут я держался на голове, там - видел себя в перспективе сверху. Части моей фигуры виднелись повсюду, куда ни обращались мои глаза.

Я боялся шевельнуться,- так ужасно было волнение, которое порождали среди призраков зеркала самые лёгкие мои движения. Если я поднимал руку, это движение повторялось толпой фигур на тысячу ладов.

Я старался не открывать глаз, но мысль, что кругом меня были миллионы закрытых глаз, как бы в насмешку надо мною, заставляла мои веки снова подниматься.

Так прошёл день ужасного страдания. Я понимал, что ещё несколько таких суток превратят меня в безумца. Из отверстия в середине потолка ко мне спустили пищу, но я не мог дотронуться до неё.

Мои мучители, вероятно, поняли, что конец настанет раньше, чем они желали,- и на следующее утро я проснулся в обыкновенной камере. Я думаю, никогда вид голых тюремных стен не вызывал такого удовольствия. Я провёл почти счастливый день, надеясь, что пытка моя окончена.

Но не так действовала инквизиция! На следующее утро зеркала снова появились, с той разницей, что раньше они были совершенно гладки, теперь же их заменили искривлёнными. Каждый, когда-либо смотревший в кривое зеркало, знает, что это значит. Мои отражения, бывшие просто бесчисленными, теперь сделались безобразными. Чудовищные губы, уродливые глаза усмехались мне со стен, и ужасные, несоразмерные существа неожиданно изменялись при каждом моём движении. Дьявольское жилище не могло быть хуже моей камеры. Мне хотелось броситься на пол, но я знал что там встретит меня какая-нибудь страшная карикатура на меня...

Очевидно, преследователи хотели довести меня до безумия; я хорошо знал их и потому верил, что они ещё не достигли предела в своей дьявольской изобретательности. Будь у меня какое-нибудь орудие, я разбил бы на тысячи осколков проклятые зеркала; но ничего подходящего для моей цели я не мог найти в камере.

Бежать? Невозможно! Раздумывая об этом, я случайно увидел закрытую отдушину в середине потолка, через которую вешали лампу в страшные утра. Тогда я замечал только руку: она поднимала часть зеркала, оттягивая её назад, а потом вешала лампу на крючок.

На следующее утро я с жаром ждал появления руки. Когда она просунулась в люк, я подпрыгнул и схватился за неё. Раздался дикий крик; человеческое тело рухнуло из отверстия на пол.

Не медля ни минуты, я сорвал с убитого или оглушённого тюремщика плащ и маску и надел их на себя. Потом посадил моего пленника и, став на его плечо, как на подножку, подпрыгнул к люку, который вёл в комнату наверху.

Я добрался до трапа и благополучно вылез из камеры.

Что почувствует мой пленник, когда он очнётся, окружённый адскими зеркалами? Думая об этом, я пожалел, что ко мне не попал сам великий инквизитор.