Элейская школа

Следующей античной натурфилософской школой является элейская школа, названная так по своему местопребыванию (греческая колония Элея на юго-западном берегу Апеннинского полуострова). Воззрения этой школы, главнейшими представителями которой являются Ксенофан (580-488),Парменид (V в. до н. э.), Зенон (V в. до н. э.), полярно противоположны воззрениям ионигцев. Правда, элеаты также учили о единстве мира, но они вместе с тем провозгласили тезис о неизменности и неподвижности всего сущего. Парменид учил: "Бытие есть, небытия нет, ибо его ни помыслить, ни высказать нельзя". Отрицание небытия влечёт за собой отрицание пустоты и признание вечности и неизменности вселенной. В самом деле, если есть изменение, то это значит, что есть и небытие; вещь, изменившись, перестала быть тем, чем она была до изменения. Отсюда - мир вечен, неизменен и неподвижен. Движения не может быть, ибо тело не может перемещаться туда, где есть уже тело, а так как пустоты нет, то тела оказываются повсюду. Но как согласовать это учение с видимой изменяемостью во вселенной? Элеаты прибегают к критике чувственных ощущений и показывают обманчивость наших чувств. Эта критика имела большое значение, с одной стороны, способствуя очищению и уточнению понятия опыта и, с другой стороны, способствуя развитию диалектики как метода. Особенно знамениты в этом отношении высказывания Зенона против движения. Критика Зенона, выраженная в его так называемых "апориях", дала возможность Гегелю назвать Зенона родоначальником диалектики. Мы остановимся на апориях Зенона несколько подробнее ввиду их исключительного значения в теории познания. Это нам поможет уяснить также, почему Гегель называет человека, отрицающего движение в природе, родоначальником диалектики.

Рис. 2. 'Дихотомия'

Апорий Зенона о движении насчитывается четыре. Первая из них, так называемая "Дихотомия", утверждает, что невозможно пройти конечного отрезка в конечный промежуток времени. В самом деле, пусть необходимо пройти отрезок АВ = а (рис. 2). Но, очевидно, что прежде чем пройти АВ, надо пройти половину его но, прежде чем пройти AB₁, надо пройти половину его и т. д. Таким образом, необходимо пройти бесконечное количество отрезков за ограниченное время, а этого сделать нельзя. Следовательно, движение невозможно.

Рис. 3: 'Ахиллес и черепаха'

Следующая апория "Ахиллес и черепаха", по существу, основама также на дихотомии. В ней Зенон утверждает, что известный своей быстротой герой троянской войны "Ахиллес быстроногий" никогда не догонит черепахи. В самом деле, пусть Ахиллес находится в А (рис. 3), а черепаха в r, на расстоянии Аr = a от него. Когда Ахиллес добежит до r, то черепахи там не окажется, она будет в r₁. В момент, когда Ахиллес прибежит в r₁, черепаха будет в r₂ и т. д. Следовательно, Ахиллес никогда не настигнет черепахи. Апория третья - "Стрела". Летящая стрела "покоится, утверждает Зенон, ибо в каждый данный момент она занимает равное ей место, покоится по отношению к этому месту, и так как это обстоятельство справедливо в любой момент времени, то стрела в любой момент будет покоиться и, следовательно, покоится вообще.

Рис. 4. 'Стадии'

Четвёртая апория - "Стадии". Наличие движения, по Зенону, приводит к тому нелепому выводу, что 1 = ¹/₂. Пусть имеются (рис. 4) три ряда всадников А₁А₂А₃A₄; В₁В₂В₃B₄; Г₁Г₂Г₃Г₄, расположенных параллельно друг другу так, что каждый всадник А помещён против соответствующего всадника В, в свою очередь помещённого против соответствующего всадника Г. Ясно, что все три ряда всадников равны друг другу. Пусть теперь ряд А неподвижен, а ряды В и Г движутся с равными скоростями в противоположные стороны. Когда в определённый момент всадники В и Г займут положение, указанное на схеме, то окажется, что за один и тот же промежуток времени всадник В₁ пройдёт перед половиной ряда А и перед всем равным ему рядом Г. В один и тот же промежуток времени,- заключает Зенон,- всадник пройдёт и весь путь и половину пути, т. е. должно быть, что 1 = ¹/₂.

Прежде чем перейти к разбору апорий Зенона, укажем, что первые две из них приводят к суммированию бесконечных убывающих прогрессий. Так, обозначив скорость движения тела через v, находим для случая дихотомии:

где

времена, затрачиваемые на прохождение последовательных отрезков AB₁, AB₂ ... AB_n ...

Отсюда всё время, необходимое для прохождения отрезка АВ, равно:

В апории об Ахиллесе, обозначив скорость Ахиллеса через V и скорость черепахи через v, найдём время, в течение которого Ахиллес догонит черепаху следующим образом: за время t₁, когда Ахиллес достигнет r, черепаха передвинется на отрезок rr₁ = vt₁. За время t₂, когда Ахиллес достигнет r₁, черепаха пройдёт отрезок r₁r₂ = vt₂; за время t₃, когда Ахиллес достигнет пункта r₂, черепаха пройдёт отрезок r₂r₃ = vt₃ и т. д. Но, очевидно,

Далее,

и т. д. Время, за которое Ахиллес догонит черепаху:

Эти результаты, естественно, получаются сразу, как только мы введём понятие скорости. Отсутствие этого понятия в приведённых рассуждениях особенно подчёркивается прямой ошибкой в задаче о "стадиях". Ведь скорость всадника В по отношению к неподвижному ряду А и по отношению к движущемуся ряду Г неодинакова. Если скорость В по отношению к А равна v, то по отношению к Г она равна 2v и, следовательно, за один и тот же промежуток времени t путь, пройденный В относительно А, равен s₁ = vt, а путь его относительно Г равен s₂ = 2vt, что и разрешает упомянутую апорию.

Апории Зенона вызвали широкую реакцию и в античной науке, и в новой философии, и математике. Одно это обстоятельство указывает на исключительное значение критики Зенона. Остановимся прежде всего на реакции античных философов. Она была разнообразной: мы находим здесь и апелляцию к непосредственному опыту (Диоген молча стал ходить в ответ на эти рассуждения), и элементы исчисления бесконечно-малых у Демокрита и, наконец, логику Аристотеля.

Демокрит считает тела состоящими из сверхчувственно большого числа сверхчувственно малых, математически неделимых частиц. Из этих элементов состоит отрезок, который надо пройти в задаче о дихотомии, на эти элементы разлагается соответствующее время. Отношение малых отрезков пути к малым соответствующим промежуткам времени остаётся конечным и определяет скорость движения. Эти идеи Демокрита имеют исключительное значение: в них содержится зерно исчисления бесконечно-малых.

Несколько иначе подходит к вопросу Аристотель. Задачу о дихотомии он разрешает приблизительно так же, как и Демокрит: бесконечной совокупности бесконечно-малых отрезков, содержащихся в подлежащем прохождению отрезке, отвечает и бесконечная совокупность отрезков времени в необходимом для прохождения промежутке времени. Здесь не бесконечное (пространство) исчерпывается конечным (время), как полагает Зенон, а бесконечное (в смысле делимости) пространство исчерпывается бесконечным же (в том же смысле) временем. В этих воззрениях Демокрита и Аристотеля содержится зерно учения о множествах, развитого в конце XIX в. Георгом Кантором (1845-1918) и которое подвело фундамент под здание анализа бесконечно-малых. Но отличие Демокрита от Аристотеля в данном пункте заключается в том, что Демокрит считает возможным разложение конечной величины и времени на неделимые элементы, Аристотель же полагает, что величины и время делимы только в возможности, но не в действительности. Отметим ещё, что Аристотель указывает на важность понятия скорости, и отсюда правильно решает вопрос об Ахиллесе: если только Ахиллесу позволено будет пройти отрезок, то он обязательно догонит черепаху, обладая большей скоростью. Это же понятие даёт ему возможность указать на ошибку Зенона в задаче о стадиях: "Параллогизм же заключается в том предположении,- говорит Аристотель,- что одинаковая величина, двигаясь с равной скоростью один раз мимо движущегося, другой раз мимо покоящегося тела, затрачивает на это равное время, но это ошибка".

Апорию о стреле Аристотель разрешает указанием на то, что нельзя считать время, состоящим из "теперь". "В моменте "теперь",- говорит Аристотель,- изменяющееся всегда существует в каком-либо отношении, но не покоится (так в моменте "теперь" невозможно ни двигаться, ни покоиться, но будет правильно сказать, что в нём нет движения и существования в известном отношении), во времени же нельзя ему находиться в состоянии покоя, так как тогда выходит, что перемещающееся покоится".

Аргументацию Аристотеля развивает диалектически Гегель. Гегель указывает, что сущность движения нельзя полагать исчерпываемой в отдельности непрерывностью и прерывностью. Ленин передаст соответствующий абзац из Гегеля следующим образом: "Движение есть сущность времени и пространства. Два основных понятия выражают эту сущность: (бесконечная) непрерывность Kontinuitat и "пунктуальность" (= отрицание непрерывности, прерывность). Движение есть единство непрерывности (времени и пространства) и прерывности (времени и пространства). Движение есть противоречие, есть единство противоречий"^*. Таким образом, в апориях Зенона вскрыта диалектическая природа движения; по этому поводу Гегель говорит:

^* (В. И. Ленин, Философские тетради, ОГИЗ, 1947, стр. 241.)

"Когда мы вообще говорим о движении, то мы говорим: тело находится в одном месте и затем оно переходит в другое место. В то время, как оно движется, оно не находится больше в первом месте, но не находится также и во втором; если оно находится в одном из обоих мест, то оно покоится. Сказать, что оно между обоими, значит ничего не сказать, потому что в таком случае оно снова в одном месте, стало быть налицо то же самое затруднение. Двигаться же означает быть в этом месте и в то же время не быть в нём; это - непрерывность пространства а времени, и она-то именно и делает возможным движение"^* (курс. мой.- К. П.).

^* (В. И. Ленин, Философские тетради, ОГИЗ, 1947, стр. 242.)

Ленин отмечает подчёркнутое в цитате место двойной чертой на полях и отметками "NB! Верно!"

Обычное метафизическое понимание движения заключается в том, что говорят: двигаться - это значит в один момент быть в одном месте, в другой момент - в другом месте.

Но "это возражение неверно,- говорит Ленин,- (1) оно описывает результат движения, а не само движение; (2) оно не показывает, не содержит в себе возможности движения; (3) оно изображает движение, как сумму, связь состояний покоя, т. е. (диалектическое) противоречие им не устранено, а лишь прикрыто, отодвинуто, заслонено, занавешено"^*.

^* (В. И. Ленин, Философские тетради, ОГИЗ, 1947, стр. 242.)

Мы потому так подробно остановились на воззрениях элеатов, что их критика имела глубокое значение, вызвав мощное движение мысли и в античный период, и в более позднюю эпоху. Реакцией на воззрения элейской школы было возникновение школы атомистов, выдвинувшей в противовес ионийцам и элеатам идею о строении мира из элементов. Первые зачатки нового воззрения мы находим у Анаксагора (500-428). В лице Анаксагора мы встречаемся с первым философом, учившим в Афинах. Центр политической и культурной жизни переместился в Афины. В числе учеников Анаксагора находились такие знаменитые люди, как выдающийся политический деятель Перикл, драматург Эврипид, философ Сократ. По обвинению в безбожии Анаксагор был выслан из Афин и умер в ссылке. Анаксагор учил, что все вещи построены из первичных мельчайших частиц - "семян". Аристотель называл их "гомеомериями". Лукреций (римский поэт-философ) так говорит об этих гомеомериях: "Остановимся на гомеомериях Анаксагора - греческое слово, перевод которого затруднён бедностью нашего языка. Но что разумеет он под этим словом, разъяснить легко. По Анаксагору, кости состоят из маленьких костей, внутренние органы - из таких же маленьких органов; кровь - из множества кровяных капелек; золото - из кусочков золота; земля - из мелких земель, огонь - из огней, влага - из влаг; подобным образом и всё другое. Но Анаксагор не указывает на присутствие пустоты и на то, что делимость тел имеет пределы".

Анаксагор учил, что мир вначале находился в состоянии хаоса и все семена были перемешаны. Затем неким регулирующим началом (дух "Нус") семена были разделены, и образовались вещи.

Анаксагор рассматривал мир, как сферу. Солнце, Луна, звёзды - не боги, а раскалённые камни. Доказательством этого он считал метеориты, которые он представлял кусками Солнца. За эти-то воззрения он и был обвинён в безбожии. Это один из многих фактов преследования религией учения о единстве небесной и земной материи.

На воззрениях Анаксагора отразилась критика элейской школы. Он также учил об обманчивости чувств, выражая это в форме утверждения: "Снег чёрен".

Другим философом, учившим о сложении сущего из нескольких составных частей, был Эмпедокл (492-432), живший в Италии. У Эмпедокла мы встречаем в ясно выраженном виде основной закон атомистики: закон сохранения материи.

"Безумцы полагают, что может возникнуть что-либо никогда не бывшее или погибнуть без следа что-либо существующее. Я постараюсь открыть вам истину. В природе нет возникновения того, что может умереть; нет полного уничтожения; ничего кроме смешения и разделения сочетанного. Только невежды называют это рождением и смертью".

Таким образом, всё сущее составляется из неразрушимых частей. Все изменения в мире представляют соединения и разделения этих неразрушимых "корней". Таких "корней", или "стихий", по Эмпедоклу, четыре: земля, вода, воздух и огонь. Так же, как и у Анаксагора, эти элементы сами неподвижны и приводятся в движение сторонними причинами (у Анаксагора таким движущим началом был "Нус"). Отсюда ведёт своё происхождение динамическая концепция, трактующая силу как необходимый элемент, извне навязываемый материи. У Эмпедокла рассматриваются две поля по противоположные движущие силы: любовь и ненависть (притяжение и отталкивание). Вот в какой форме возникла позднейшая ньютоновская физика.

Отметим у Эмпедокла своеобразную теорию эволюции. Сначала образовались части живых организмов, которые соединялись благодаря действию указанных сил самым беспорядочным образом. Так возникли человекобыки, овцелошади и т. д. В процессе приспособления к жизни неприспособленные комбинации погибли и остались современные совершенные формы живых организмов.

Таковы воззрения предшественников атомистов: мы видим здесь признание существования первичных неизменных элементов, однако ещё качественно различных. Надлежало сделать следующий шаг - уничтожить качественное различие элементов. Этот шаг и был сделан Левкиппом и развит его учеником - гениальным Демокритом.

Демокрит

Демокрит (460-370) происходил из города Абдеры, находившегося в северной части Греции - Фракии, на берегу Эгейского моря. Говорят, что персидский царь Ксеркс во время своего похода гостил у отца Демокрита и оставил у него магов и халдеев, будущих учителей философа. Затем учителями Демокрита были Анаксагор и Левкипп. Демокрит изучал и Пифагора, о котором впоследствии давал резкий отзыв ("Пифагор, сын Мнесарха, мудрость свою создал из многознайства и нечистых уловок"). Отец оставил ему довольно значительное состояние, которое Демокрит истратил на путешествия. "Я из всех своих современников,- говорит он о себе,- объехал наибольшую часть земли, исследуя самое отдалённое; и я видел наибольшее число краёв и стран; и я слушал речи большинства учёных людей и в соединении линий с доказательством никто меня не превзошёл, даже египетские, так называемые арпедонапты ("натягиватели верёвки" - землемеры)".

Рассказывают, что Демокрит был в Вавилонии, Персии, Египте, Индии и Эфиопии. Маркс в своей докторской диссертации о философии Демокрита и Эпикура указывает на неутолимую жажду исследования как характерную черту Демокрита. Его влечёт опытное познание, он стремится расширить свой кругозор. Но он же стремится и к углублённому размышлению. Именно о нём Цицерон передаёт легенду, что он "сам себя лишил зрения, так как полагал, что размышление и соображение ума при созерцании и уразумевании природы будут живее, когда освободятся от развлечения зрения и препятствия глаз". Наряду с этим отмечается здравость суждений Демокрита, отсутствие у него даже признаков суеверия и мистики. Рассказывают, что" ночью на кладбище молодые люди, желая над ним подшутить, вышли к нему в белых саванах. "Полноте дурачиться",- сказал философ.

До нас дошло немногое из произведений Демокрита. Сохранились только отрывки в рукописях других авторов. Диоген Лаэрций говорит, что лучшим сочинением Демокрита было "Мегас Диакосмос" ("Великое строение мира"), от которого ничего не сохранилось. Такая печальная судьба демокритовых творений не случайна. Материализм Демокрита всегда вызывал злобу и ненависть у реакционеров, идеалистов, попов. Рассказывают, что Платон приказывал своим ученикам истреблять книги Демокрита, где бы они их не находили. Христианские попы солидаризировались с Платоном. Блаженный Августин восклицал: "лучше бы никогда не слыхать имени Демокрита". Гегель в своей истории философии трактует Демокрита, как говорит Ленин, "совсем уже как мачеха". "Невыносим идеалисту дух материализма!"- отмечает Ленин. Но вопреки стараниям идеалистов, философия Демокрита пустила крепкие корни, и разработанная им атомистика является краеугольным камнем современного естествознания.

Приведём основные положения атомистики Демокрита.

1. Из ничего ничего не бывает: ничто из того, что есть, не может быть, уничтожено. Всякое изменение есть только соединение и разделение частей.
2. Ничто не происходит случайно, но всё происходит по некоторой причине и необходимости.
3. Ничего не существует, кроме атомов и пустого пространства; всё же прочее есть мнение.
4. Атомы бесконечны в числе и бесконечно различны по форме. В вечном падении через бесконечное пространство большие, которые движутся скорее, ударяются в меньшие; возникающие при этом боковые движения и круговращения суть начала образования миров. Бесконечные миры возникают и снова исчезают друг возле друга и друг после друга.
5. Различие всех предметов зависит от различия их атомов в числе, величине, форме и порядке; качественного различия атомов не существует. Атомы не имеют "внутреннего состояния": они действуют друг на друга посредством давления и удара.
6. Душа состоит из мелких, гладких и круглых атомов, подобных атомам огня. Эти атомы суть самые подвижные, и от их движения, проникающего через всё тело, происходят явления жизни.

Диоген Лаэрций в "Биографиях философов" приводит космогонические воззрения Левкиппа-Демокрита.

"Он говорит, что вселенная бесконечна...Одна часть её полное, другая - пустота; их он называет элементами (стихиями); миров же (возникает) из этого бесконечное число, и они разрешаются в (упомянутые) элементы. Возникают же миры следующим образом. Выделяясь из беспредельного, несётся множество разнообразных по формам тел "в великую пустоту"; и вот они, собравшись, производят единый вихрь, в котором, наталкиваясь друг на друга и всячески кружась, они разделяются, причём подобные (отходят) к подобным. Имеющие же одинаковый вес, вследствие большого скопления, уже не в состоянии более крутиться (и вот таким образом), тонкие (тельца) отступают в наружные части пустоты, словно как бы пролетая (к периферии). Прочие же "остаются вместе" и, сплетаясь между собой, движутся вместе и образуют прежде всего некоторое шарообразное соединение".

"Последнее же отделяет от себя как бы "оболочку", объемлющую в себе разнообразные тела. При вращении последних, вследствие сопротивления центра, образовалась кругом тонкая оболочка из постоянно стекавшихся сплошных (масс) на периферии вихря. И таким образом возникла Земля, вследствие того, что снесённые к центру (массы) "держались вместе". И самая периферия (образовавшаяся), наподобие оболочки, продолжала увеличиваться за счёт отделившихся извне тел. А именно, будучи носима вихрем, она чего только ни касалась, то присоединяла к себе. Из них же некоторые сплетения (тел) образовали соединение, которое сперва было весьма влажным и грязным; (затем) эти (тела) высохли и стали кружиться вместе с мировым вихрем, потом, воспламенившись, они образовали природу светил".

Этот первый очерк космогонической гипотезы будет впоследствии (XVII в.) развит Декартом, а в XVIII в. Кантом и Лапласом.

Обращаясь к анализу воззрений Демокрита, мы прежде всего должны отметить основной тезис о вечности и неуничтожимое материи и основную идею: объяснение мира из него самого. "Естествознание впервые чувствует себя в атомистике освобождённым от необходимости указать основание существования мира",- вынужден признать идеалист Гегель.

Наряду с атомами Демокрит признаёт существование пустоты. "Эта пустота, отрицательное, противоположное утвердительному, есть также начало движения атомов; они как бы побуждаются пустотой наполнить и отрицать её" (Гегель). Пустое пространство Демокрита - это арена действия атомов, ящик, в котором они заключены и который может существовать независимо от атомов. Вечность и неизменность атомов, как указывает Маркс, означает, что время по отношению к атомам является также внешним и чуждым понятием. Эти взгляды на пространство и время впоследствии разовьются в идеи Ньютона об абсолютных пространстве и времени.

Демокрит не признаёт случайности в природе, всё происходит "по некоторой причине и необходимости". Здесь мы встречаемся впервые с постановкой весьма важного вопроса о случайности и необходимости. Демокрит решает вопрос в пользу необходимости: всё, что ни случилось, необходимо должно было случиться. Это воззрение опять-таки у ньютонианцев разовьётся в механистический детерминизм, согласно которому всё происходящее в мире уже предопределено начальными условиями.

Демокрит не признаёт качественного различия атомов, сводя их разнообразие к разнообразию величины и формы. Богатство явлений вполне может быть исчерпано порядком, числом, величиной и формой атомов, образующих тела. Демокрит не признаёт и воздействия атомов друг на друга через пустоту, они могут воздействовать только давлением и ударом.

Такова натурфилософия Демокрита. Она имела исключительное значение в истории естествознания, как гениальная попытка объяснить мир из него самого, не привлекая посторонних обоснований. Воззрения атомистов оказались чрезвычайно плодотворными: ими руководились великие основатели современной физики и химии: Галилей, Декарт, Бойль, Ньютон, Ломоносов. Но в своей первоначальной форме атомистика ещё содержит много метафизического. В наше время неизменный атом Демокрита, лишённый "внутреннего состояния", превратился в неисчерпаемый, сложный мир.

Отступая от хронологического порядка изложения, мы обратимся к рассмотрению нового этапа атомистики - атомистики Эпикура (342-270), учившего уже после Аристотеля. Учение Эпикура изложено в поэме "О природе вещей" его последователя, римского поэта-философа Лукреция Кара (94-51).

В начальных строфах своей поэмы Лукреций характеризует Эпикура такими вдохновенными словами:

В те времена, как у всех на глазах безобразно влачилась 
Жизнь людей на земле под религии тягостным гнётом, 
С областей неба главу являвшей, взирая оттуда 
Ликом ужасным своим на смертных, поверженных долу, 
Эллин впервые один осмелился смертные взоры 
Против неё обратить и отважился выступить против. 
И ни молва о богах, ни молньи, ни рокотом грозным 
Небо его запугать не могли, но, напротив, сильнее 
Духа решимость его побуждали к тому, чтобы крепких 
Врат природы затвор он первый сломить устремился. 
Силою духа живой одержал он победу, и вышел 
Он далеко за предел ограды огненной мира, 
По безграничным пройдя своей мыслью и духом пространствам. 
Как победитель, он нам сообщает оттуда, что может 
Происходить, что не может, какая конечная сила 
Каждой вещи дана и какой её предел установлен. 
Так, в свою очередь, днесь религия нашей пятою 
Попрана, нас же самих победа возносит до неба.*

^* (Стихи из Лукреция цитируются по книге: Лукреций, О природе вещей (перевод Петровского))

Естественно, что Гегель по этому поводу, негодуя, пишет: "у Эпикура... нет конечной цели мира, мудрости творца"^*. Более того, Эпикур активно выступает против убеждения в разумной целесообразности в природе, якобы созданной "высшей мудростью" на благо людей:

^* (Ленин, выписав это место из Гегеля, делает характерное замечание: "Бога жалко!! Сволочь идеалистическая!!" (Философские тетради, стр. 275.)

"... не для нас и отнюдь не божественной волею создан весь существующий мир: столь много в нём всяких пороков". Лукреций-Эпикур, наоборот, указывают на суровость природы, на трудности человеческого существования в ней. Человек должен бороться за жизнь, воздействуя на природу.

... силой природа своею 
Всё бы покрыла бурьяном, когда б не противились люди, 
Жизнь защищая свою, привыкнув над крепкой мотыгой 
Тяжко вздыхать и поля бороздить нагнетаемым плугом.

В противоположность религиозному учению об исключительности нашего мира, Лукреций выдвигает идею о множественности миров, равноправных между собой:

... Надо признать, что подобным же образом небо, 
Солнце, Луна и Земля, и моря, и все прочие вещи 
Не одиноки, но их даже больше, чем можно исчислить. 
Начала вещей..... От бесконечных времён постоянным 
                                толчкам подвергаясь, 
Тяжестью также своей гнетомые, носятся вечно. 
Всячески между собой сочетаясь и всё испытуя, 
Что только могут они породить из своих столкновений - 
То и случается тут, что они в этом странствии вечном, 
Всякие виды пройдя сочетаний и разных движений, 
Сходятся так, наконец, что взаимная их совокупность 
Часто великих вещей собой образует зачатки: 
Моря, земли и небес, и племени тварей живущих.

Эти "зачатки" образовали первобытный хаос, в котором движения и столкновения частей приводили к разделению и обособлению друг от друга сходных частей:

Стало тогда от земли отделяться высокое небо, 
Стали моря отходить, обособившись водным пространством, 
И выделяться огни стали чистые в дальнем эфире.

Сформировавшаяся Земля породила жизнь. Но и животные не сразу развились в современные виды. Всё, что было не приспособлено к размножению, погибало. Так, в конце концов, естественным путём возник животный и растительный мир. Люди также влачили звериное существование. Они не знали орудий труда, огня. Они не умели говорить. Но постепенно люди соединялись в общества, узнали огонь, научились делать орудия, говорить, жить общественной жизнью:

Судостроенье, полей обработка, дороги и стены, 
Платье, оружье, права, а также и все остальные 
Жизни удобства и всё, что способно доставить усладу: 
Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй - 
Всё это людям нужда указала, и разум" пытливый 
Этому их научил в движеньи вперёд постепенном.

Так за две тысячи лет до нашего времени идея закономерного развития природы и общества возникла в умах античных мыслителей. Были сделаны первые гениальные догадки о законах этого развития. Существенно то, что в этих догадках не было места для сверхъестественных причин, и вполне понятно, что церковь почтила Эпикура особой ненавистью.

Климент Александрийский говорит: "Смотрите, чтобы кто не увлёк вас философией и пустым обольщением по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу. Павел (апостол) отверг не. всякую философию, а эпикурейскую, о которой он упоминает в деяниях апостольских, так как она отрицает провидение и всякую иную философию, которая чтит стихии, не признавая их творческой причины, и не возвышается до мысли о творце".

Обращаясь к собственно атомистике Эпикура, мы находим у него положения, общие с демокритовскими - признание атомов и пустоты и вечности материи:

"Из ничего не творится ничто по божественной воле".

Однако Эпикур, в отличие от Демокрита, считает, что скорость падения атомов в пустоте одинакова и в связи с этим допускает возможность самопроизвольных отклонений атомов от прямолинейных путей; связывая эти отклонения со свободной волей у человека, он отступал от материализма. Но вместе с тем догадка о криволинейных путях атомов и понимание недостаточности механистического детерминизма Демокрита, слишком граничащего со "слепым роком", позволяют признать, что Эпикур сделал дальнейший шаг в учении о причинности. Разумеется, он не мог ещё подняться до диалектической постановки вопроса о случайности и необходимости, о причинной взаимосвязи явлений. Но в этих понятиях запутывались и физики XX в., не обладавшие диалектической выучкой.

С исключительной свежестью и яркостью рисует Лукреций кинетику атомов. Образы, которыми он пользуется, чтобы показать, почему мы не замечаем атомного движения, примеры, привлекаемые им для доказательства существования частиц вещества, и поныне не утратили своего значения для преподавателя.

Выслушай то, что скажу, и ты сам, несомненно, признаешь, 
Что существуют тела, которых мы видеть не можем.

Это, во-первых, ветер, который может производить ощутительные, действия на море и суше.

Стало быть, ветры - тела, но только незримые нами. 
... Далее, запахи мы обоняем различного рода, 
Хоть и не видим совсем, как в ноздри они проникают. 
Но это всё обладает, однако, телесной природой, 
Если способно оно приводить наши чувства в движение: 
Ведь осязать, как и быть осязаемым, тело лишь может, 
И, наконец, на морском берегу, разбивающем волны, 
Платье сыреет всегда, а на солнце вися, оно сохнет; 
Видеть, однако, нельзя, как влага на нём оседает, 
Как и не видно того, как она исчезает от зноя. 
Значит, дробится вода на такие мельчайшие части, 
Что недоступны они совершенно для нашего взгляда.

Далее, рисуя картину постепенного стирания твёрдых вещей: кольцо, сошник плуга, камни мостовой, руки бронзовых статуй от поцелуев прохожих, Лукреций говорит:

Нам очевидно, что вещь от стирания становится меньше, 
Но отделение тел, из неё каждый миг уходящих, 
Нашим глазам усмотреть запретила природа ревниво.

Не утратила значения и та модель атомного движения, которую Лукреций видит в пылинках, освещенных солнечным лучом:

... телам изначальным, конечно, 
Вовсе покоя нигде не дано в пустоте необъятной. 
Наоборот: непрерывно гонимые разным движеньем, 
Частью далеко они отлетают, столкнувшись друг с другом, 
Частью ж расходятся врозь на короткие лишь расстоянья. 
Те, у которых тесней их взаимная сплочённость, мало 
И на ничтожные лишь расстояния прядая порознь, 
Сложностью самых фигур своих спутаны будучи цепко, 
Мощные корни камней и тела образуют железа 
Стойкого, так же как всё остальное подобного рода. 
Прочие в малом числе в пустоте необъятной витая, 
Прядают прочь далеко и далеко назад отбегают 
На промежуток большой. Из них составляется редкий 
Воздух, и солнечный свет они нам доставляют блестящий. 
Множество, кроме того, в пустоте необъятной витает 
Тех, что отброшены прочь от вещей сочетаний и снова 
Не были в силах ещё сочетаться с другими в движеньи. 
Образ того, что сейчас описано мной, и явленье 
Это пред нами всегда и на наших глазах происходит. 
Вот посмотри: всякий раз, когда солнечный свет проникает 
В наши жилища и мрак прорезает своими лучами, 
Множество маленьких тел в пустоте, ты увидишь, мелькая 
Мечутся взад и вперёд в лучистом сияньи света; 
Чэудто бы в вечной борьбе они бьются в сраженьях и в битвах, 
В схватке бросаются вдруг по отрядам, не зная покоя, 
Или сходясь, или врозь, беспрерывно опять разлетаясь. 
Можешь из этого ты уяснить себе, как неустанно 
Первоначала вещей в пустоте необъятной мятутся. 
Так о великих вещах помогают составить понятье 
Мелкие вещи, пути намечая для их постиженья.

Таковы воззрения атомистов. Глубина и значительность их подтверждаются всем ходом развития физики. Но, как и в других областях античной натурфилософии, гениальные догадки атомистов остаются пока только догадками. Физике предстояло пройти ещё длительный и мучительный путь, в процессе которого эти догадки проверялись, очищались от всего наносного и случайного и превращались в факты положительного знания. И всё же бессмертной заслугой атомистов остаётся то, что они указали "путь науке... это гениальные догадки и указания пути науке, а не поповщина", сказал об атомистах Ленин.

В нашу задачу не входит изложение всех систем античной философии. Поэтому мы минуем Сократа и Платона. Для истории физики воззрения их не представляют интереса. Упомянем только, что по представлениям этих идеалистических философов идеи имеют самостоятельное реальное существование, а вещи - только грубые несовершенные копии идей. Так, реальный стол представляет копию совершенного стола - понятия. Эти воззрения получили большое распространение в средневековой философии.