Другой особенностью истории физики 1901-1917 гг. является рост связей между физикой и техникой. Несмотря на то что в физике все больший и больший вес приобретают теоретические исследования (а может быть, и благодаря этому обстоятельству), физика все глубже проникает в технику, является одним из существенных факторов технического прогресса. Начало превращения науки, и прежде всего физики, в могучую производительную силу приходится на этот период. Наука оплодотворяет технику, обогащает ее новыми идеями, открывает новые направления технического прогресса. Развитие молодой отрасли техники - радиотехники, возникшей в XX столетии, яркое доказательство этого положения. Вместе с тем техника вооружает науку мощными техническими средствами, позволяющими науке решать все более сложные и глубокие задачи. Техника "индустриализирует" науку, выводит ее из той "ремесленной" фазы, которая так характерна для фарадеевской эпохи физики, когда, по выражению Франклина, от физика требовалось умение пилить буравчиком и строгать пилой. Скромные личные лаборатории физиков, "кустарей-одиночек" заменяются крупными лабораториями и институтами. Вместе с "индустриализацией" идет процесс "коллективизации" науки. На смену одиночкам ("избранным умам", по выражению Больцмана) идут научные школы. Чутко воспринимавший новые явления в развитии науки великий русский физик П. Н. Лебедев писал за год до своей преждевременной кончины в статье "Русское общество и русские национальные лаборатории": "Большие физические лаборатории, исключительно предназначенные для научных исследований, уже давно существуют на Западе, в Англии, Германии и Америке. Неуклонно разрабатывая научные вопросы, они, как показал опыт, совершенно невиданным образом обогащают технику"*.
* (П. Н. Лебедев. Собр. соч., М., 1913, стр. 353.)
Далее Лебедев, приведя примеры строительства институтов в Западной Европе и Америке и указав на необходимость создания русской национальной физической лаборатории, переходит к вопросу о коллективизме в науке.
"Значительное число занимающихся,- пишет Лебедев,- прежде всего и больше всего является полезным для самой науки и именно для разработки определенных областей ее, которыми задается данная лаборатория и на такую коллективную работу я здесь особенно хотел бы указать.
Решение какого-нибудь крупного научного вопроса и самое научное творчество для лиц, мало знакомых с ходом научных исследований, обыкновенно представляется происходящим как бы скачком, в порыве вдохновения,- и, конечно, безусловно верно, что без вдохновения, без этого бессознательного творчества никакой крупный успех в научной деятельности невозможен, но вдохновение подсказывает только-основную мысль, а между нею и ее выполнением у физика, может быть, больше, чем у кого-либо, лежит нередко пропасть, через которую только с очень большим трудом, иногда лишь через несколько лет подготовительных работ удается перебросить мост: для такого моста приходится собирать материал из ранее опубликованных работ разных ученых, а когда его не хватает, подготовлять самому или, разбивая задачу на ряд мелких частных вопросов, прибегать к помощи начинающих ученых"*.
* (П. Н. Лебедев. Собр. соч. М., 1913, стр. 355-356.)
Далее Лебедев, основываясь на собственном опыте, показывает, как важна и для начинающего ученого, и для всей лаборатории такая коллективная разработка проблемы, которая, однако, не снижает, а, наоборот, развивает самостоятельность исследователя, "так как, только поощряя самостоятельность в работе, мы достигаем наибольшей научной продуктивности самой лаборатории"*.
* (П. Н. Лебедев. Собр. соч. М., 1913, стр. 359.)
"Если,- продолжает Лебедев,- в защиту большого числа работающих нужно приводить еще аргументы, то я укажу и на важное значение общения каждого работающего с большим числом лиц, заинтересованных тем же делом: такое общение ведет к интересному обмену мнений и нередко помогает разобраться со встретившимися затруднениями в работе, пользуясь хорошим советом или указанием"*.
* (П. Н. Лебедев. Собр. соч. М., 1913, стр. 356-357.)
Вместе с тем такое коллективное творчество предполагает наличие планового начала в научных исследованиях и сам Лебедев в этой статье говорит о задачах, объединенных между собой определенным планом*. Все эти новые черты научного исследования: индустриализация, коллективизм, плановое начало - противоречат существу капиталистического строя, основанного на эгоистическом интересе собственника. Наука требует от общества больших материальных и людских средств, а капиталистическое общество может выделить эти средства только в том случае, если они обещают предпринимателю выгоду. Так возникает новое противоречие внутри капиталистического строя: промышленность не может развиваться без науки, а наука требует таких условий, каких капитализм в полной мере не может обеспечить.
* (П. Н. Лебедев. Собр. соч. М., 1913, стр. 356.)
Приведем в связи с этим любопытное высказывание известного американского физика Ирвинга Лэнгмюра, поступившего в 1909 г. в исследовательскую лабораторию "Дженерал электрик компани". В статье, написанной почти на ту же тему, что и цитированная выше статья Лебедева, он писал: "Руководители промышленности, заинтересованные в улучшении технических процессов, часто вполне правильно оценивают важность научных открытий, могущих расширить поле их деятельности. Отсюда они логически приходят к выводу о целесообразности исследовательских лабораторий для решения специальных задач"*. Как видим, в основе таких лабораторий лежит не научный, а прежде всего и больше всего "коммерческий" интерес.
* (И. Лэнгмюр. Исследовательские лаборатории в заводских предприятиях. "Научное слово", 1930, № 3, стр. 41.)
Лэнгмюр отмечает: "... коммерческая постановка дела требует, чтобы технический руководитель предприятия намечал для каждого научного работника определенную программу. Всякие эксперименты, которые не укладываются в рамки такой программы, не встречают сочувствия у руководителей".
"Такая работа,- продолжает Лэнгмюр,- имеет, однако, свои отрицательные стороны. Редко директор завода может настолько отчетливо предвидеть возможные решения задачи, чтобы наметить хороший план атаки. С другой стороны, хороший научный работник не особенно склонен следовать чужой указке при выборе своих экспериментов. Для него научная любознательность обыкновенно бывает более мощным стимулом, чем погоня за коммерческим интересом"*.
* (И. Лэнгмюр. Исследовательские лаборатории в заводских предприятиях "Научное слово", 1930, № 3, стр 41)
Но такая вещь, как научная любознательность, плохо котируется на капиталистическом рынке. Не случайно поэтому история науки капиталистического общества изобилует трагическими коллизиями, ярко характеризующими положение ученого в этом обществе. Тот же П. Н. Лебедев в статье, посвященной Ломоносову, писал: "...если присмотреться к работе наших выдающихся ученых, то приходится утверждать, что в большинстве случаев были даны крупные исследования не благодаря тем условиям, в которых они работали в России, а вопреки им: личные свойства характера или счастливо сложившиеся обстоятельства помогли им выйти победителями,- и только имена этих немногих победителей, их мысли и их заслуги стали известными в широких кругах русского общества;, но надо было бы спросить тех, кто близко знает ломоносовские условия, в которые поставлены русские ученые исследования и с которыми должна бороться за свое существование русская научная школа, чтобы поверить, какое число уже начатых интересных исследований, как и у Ломоносова, неожиданно обрывается, какое число людей с несомненными проблесками таланта гибнет благодаря им и для науки и для страны: числа эти ужасающие"*.
* (П. Н. Лебедев. Собр. соч. М, 1913 стр. 374-375.)
Лаборатория Пьера и Марии Кюри
Но можно возразить, что высказывания Лебедева относятся к царской России, отсталой капиталистической стране, в которой сильны были еще пережитки феодального строя. Можно, однако, привести примеры из истории науки в буржуазной Франции. О том, в каких условиях работали и делали величайшие открытия супруги Кюри, с горечью пишет Мария Склодовская-Кюри.
"Полезно понять, сколько жертв представляет собой подобное существование. Жизнь великого ученого в лаборатории - не спокойная идиллия, как думают многие; она чаще всего упорная борьба с миром, с окружающим и с самим собой ...
За прекрасный дар, который они приносят в лице самих себя, и за громадные услуги, оказанные человечеству, какую же награду предлагает ученым наше общество? Располагают ли эти служители идеи необходимыми средствами для работы? Имеют ли они достаточно средств, чтоб бороться с нуждой? Пример Пьера Кюри и многих других показывает, что ничего этого нет, и, чтобы завоевать возможность работы, надо сначала потратить свою молодость и силы почти что на добывание насущного хлеба.
Наше общество, где царствует жажда роскоши и богатства, не понимает ценности науки. Оно не представляет себе, что наука - часть его самого драгоценного морального достояния: оно не отдает себе отчета, что наука - основание всякого прогресса, облегчающего человеческую жизнь и уменьшающего страдание. Ни общественные власти, ни великодушие частных лиц не дают в настоящее время науке и ученым той поддержки и субсидий, которые необходимы для работы"*.
* (М. Кюри. Пьер Кюри. Из кн.: "Пьер и Мария Кюри". Серия "Жизнь замечательных людей". М., "Молодая гвардия", 1959, стр. 76-77.)
Мария Кюри приводит высказывание Пастера, который буквально заклинает общество создавать лаборатории, необходимые для научной работы. Не получая сплошь и рядом государственной поддержки, ученый идет на службу капиталистическим фирмам, которые становятся хозяевами его ценных идей и открытий. Мировоззрение ученого находится под контролем господствующих классов, прогрессивно мыслящие ученые нередко подвергаются преследованиям и травле. Приведем, в частности, пример с выборами во Французскую Академию того же Кюри, которому предпочли кандидата, угодного католической партии, или факт самоубийства Больцмана. Поэтому Ленин с полным основанием утверждал: "...только социализм освободит науку от ее буржуазных пут, от ее порабощения капиталу, от ее рабства перед интересами грязного капиталистического корыстолюбия"*.
* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 381.)