Глава третья, про то, как нужно выбирать "хозяина в науке" [1968 Добровольский Е.Н.

После голодного, промерзшего Петрограда Англия ошеломила устроенностью и достатком. Все было удивительным. Сытые дети, не боявшиеся взрослых, дорогие магазины, лавки с колониальными товарами, оживленное движение на улицах. Капица писал домой, что движение здесь больше, чем в Питере до войны.

У Капицы был новый фотоаппарат и новое увлечение - фотография.

Контора по закупке оборудования помещалась в четырех комнатах в центре Лондона. Уже через несколько дней все эти комнаты были заставлены ящиками с книгами и рекламными проспектами самых разных фирм.

В Англии покупки делались с большой осторожностью. Иоффе говорил, что нужно беречь каждую копейку, и самым аккуратным образом заносил в записную книжку все валютные операции, иногда вздыхал: "А из меня мог бы получиться неплохой финансист".

Капица жаловался, что Иоффе никогда не был таким злым, как в Лондоне. Приборы стоили дорого. Особенно гальванометры и рентгеновские трубки.

Нужно было просматривать множество каталогов, заказывать литературу, опробывать приборы. Иоффе писал жене: "В Лондоне я пытался свалить как можно больше работы на Капицу, против чего он и не протестует, но все же и мне приходится мотаться изрядно".

Советская власть существовала еще только три года. Буржуазная пропаганда изображала ее не иначе как разрушителя культуры, науки, нравственности. И вдруг ученые из России. Оказывается, в России создаются новые научные институты, намечаются большие исследовательские работы. Это было неожиданно. В этом усматривалась большая романтика революции.

Английские ученые отнеслись к русским с интересом. Иоффе они знали и раньше, а молодой физик, его ученик, мало чем отличался от своих английских сверстников. Глядя на него, никто бы не догадался, что в далеком голодном Петрограде в один год он потерял отца, жену и двух детей. Нужно было быть очень сильным человеком, чтоб пережить столько горя, не покончить с жизнью и продолжать работать.

Ему было двадцать семь лет. Он хотел поступить в Кавендишскую лабораторию, чтобы учиться у Резерфорда, а может быть, еще и потому, что возвращаться домой было слишком тяжело.

После осмотра Кавендишской лаборатории за чаем Иоффе с Резерфордом договорились, что Капица останется в Кембридже.

Ровно через сорок лет, в 1961 году, когда в Москве, в Институте физических проблем, встречали Нильса Бора, Капица сказал:

- Хочу обратить внимание наших молодых физиков, что надо выбирать себе "хозяина" в науке. Нильса Бора привели к Резерфорду те же импульсы, что затем привели и меня. В Резерфорде было что-то непреодолимо привлекательное, как в Шаляпине. Кто хоть раз слышал Шаляпина, тот стремился вновь и вновь услышать его; всякий, кому посчастливилось говорить с Резерфордом, искал новых встреч с ним.

В Кембридже Капицу встретили вполне прохладно. Его никто не знал. "Чем вы будете платить за учебу?" - поинтересовался Резерфорд. "Мне платят жалованье",- сказал Капица.

Таким запомнили Капицу в Кембридже. Эта фотография из собрания сочинений академика Капицы, изданного в Англии к его семидесятилетию

Он руководил закупкой промышленного оборудования в Англии и мог платить за учебу. Первым его экзаменатором в Кембридже был Джеймс Чедвик. Потом они сделались большими друзьями. Капица был шафером на свадьбе Чедвика. Но это было позже, а в двадцать первом году Капица был чужим в старинном Кембридже.

Капица был шафером на свадьбе Чедвика. Как и положено шаферу, он с белым цветком в петлице

Впервые на него обратили внимание, когда он поставил необычный рекорд: сдал физический практикум за две недели вместо двух лет. Такое трудолюбие и целеустремленность не могли остаться незамеченными. За Капицей стал наблюдать сам Резерфорд.

Резерфорд в лаборатории Капицы. Говорили, что за магнитными делами своего ученика он наблюдает с особым вниманием

Меньше всего лорд Резерфорд был похож на лорда. Основоположник современного учения о радиоактивности и строении атома любил решительных людей, ценил остроумие, хохотал до неприличия громко и к тому же никогда не стеснялся в выражениях.

Чедвик советовал Капице, ну хотя бы до тех пор пока он не освоит всех тонкостей английского языка, не повторять при дамах выражений Резерфорда.

Никогда раньше молодому Капице не приходилось встречать такого обыкновенного великого человека. Рядом с петроградскими академиками, статскими генералами от науки, заслуги которых отмечались табелем о рангах, это было неожиданно.

Вся искусственность русских академических взаимоотношений, не свойственная русскому характеру, выписанная из Германии вместе с первыми учеными немцами, на русской самодержавной почве цвела махровым цветом. Борьбу начал еще Михайло Ломоносов, но и двести лет спустя было сколько хочешь любителей нести свой чин, как выданное раз и навсегда свидетельство своей непогрешимости и особой персональной ценности. Полковник всегда был умней подполковника, а профессор наверняка талантливей доцента. Всякое начальство так или иначе блюло свой чин и предпочитало не забываться при младших по званию.

Молодому русскому ученому Резерфорд мог показаться человеком эксцентричным. Резерфорд не хотел быть солидным и поучать, он мог позволить себе не думать над каждым словом и сказать что-то не так. Резерфорд не старался выглядеть лучше или хуже, чем он есть на самом деле. Ему это было ни к чему.

Резерфорд имел право быть самим собой. Непосредственность была основным правилом его жизни, его "модусом вивенди".

Вспыльчивый, резкий, Резерфорд не умел сердиться подолгу и легко прощал. Если ему что-то нравилось, он сразу говорил об этом. Если не нравилось - тем более не мог молчать.

Капица был любимцем Резерфорда. Учитель и ученик оказались родственными душами. Резерфорд не мог не заметить талантливого коллегу, не мог не заметить в другом человеке черты своего характера. Та же резкость в суждениях, щедрость до лихости во всем: ставил ли Капица эксперимент или проносился на своем мотоцикле со скоростью шестьдесят верст по средневековым улицам Кембриджа. Резерфорду нравилось, что его ученик грубиян и спорщик. Резерфорд сам был грубияном и заядлым спорщиком. Резерфорду нравилось развивать самые невероятные фантазии.

Иногда в лаборатории Капицы устраивались чаи, по русскому обычаю - с самоваром. За чаем Резерфорд мог беседовать на самые неожиданные темы. Например, о том, что случилось бы, если б Тунгусский метеорит упал не в сибирской тайге, а в лондонском Сити. Как бы это повлияло на финансовую мощь королевства?

Однажды он начал выяснять вдруг, что могло бы произойти, если бы тунгусский метеорит упал не в Сибирской тайге, а в Лондонском Сити. Как это повлияло бы на финансовую мощь королевства? И под какой шапкой поместили бы это известие в "Ивнинт Стандарт"? И вообще, что и как говорили бы в правительстве. В палате лордов. В палате общин.

Среди кембриджских студентов очень ценилось такое фантазерство. Однажды Капицу пригласили на заседание студенческого клуба "Сорока на пне".

Этот клуб имел двухсотлетнюю историю, гордился своими традициями и до святости точно выполнял их.

Прежде всего на стол поставили каменную сороку на пне. (По преданию ей двести лет.) Затем начался диспут "на самую несерьезную тему". Основной тезис - "для студента гораздо важней хорошо есть, чем хорошо учиться". Капица выступал "за", молодой доктор истории - "против".

Члены клуба следили за правильностью логических построений и плакали со смеху. Через сорок минут историк сдался. Объявили результат - 17:7 в пользу Капицы. Вечером согласно традиции был дан банкет, на котором новый член клуба, во фраке, в белом галстуке, сидел на самом почетном месте и принимал поздравления ветеранов.

В Кембридже Капица увлекся идеей создания сверхсильных магнитных полей. Теперь говорят, что он ставил целью получить магнитное поле такой мощности, чтобы можно было изучать изменение движения электронов в атомах, в молекулах, в кристаллах. Но на самом деле все выглядело не совсем так. Капица занялся исследованием α-частиц. Он писал: "Мы главным образом интересуемся атомными явлениями".

Капица измерял импульс α-частицы. Это была его первая задача. Надо было исказить движение частицы так, чтобы определить основные ее параметры, и единственно эффективным средством могло быть магнитное поле огромной мощности. Нужно было строить гигантский магнит.

Много лет спустя создатель дубненского синхрофазотрона академик Векслер скажет, что размеры прибора всегда обратно пропорциональны таланту конструктора. И эта шутка будет признана удивительно точной. В двадцатые годы, еще до синхрофазотрона, был известен печальный опыт постройки гигантского магнита. К сожалению, его мощность совсем не соответствовала размерам.

В то время наивысшими магнитными способностями отличался сплав феррокобальт. Но максимальное значение магнитного поля, которое можно было создать при помощи феррокобальта, не достигало и десятой части той величины, которая требовалась Капице, чтобы влиять на движение α-частицы.

Нужно было попробовать построить катушку, обмотка которой выдержала бы 40 тысяч киловатт, тогда созданное внутри катушки магнитное поле вполне устроило бы Капицу. Но из какого материала делать обмотку, если самые предварительные подсчеты показывали, что за одну секунду обмотка нагреется на 10 тысяч градусов.

Тем не менее безвыходных положений нет. Если время действия магнитного поля уменьшить в сто раз и свести до 0,01 секунды, то катушка нагреется только на 100 градусов. Это уже подходяще. Конечно, рост кристаллов в быстродействующих полях изучать невозможно, но Капица интересовался атомными явлениями, а по атомным масштабам 1/100 секунды - почти вечность.

В мире элементарных частиц время определяется куда более мелкими дозами. Известно, например, что "странные" частицы жибут десятимиллиардные доли секунды. Вращаясь вокруг ядра, как вокруг солнца (каждый оборот - год), такая частица-планета за десятимиллиардные доли секунды проживает миллиарды лет в своих микромасштабах. Правда, когда Капица создавал свои магнитные поля, "странные" частицы не были известны, но физики уже умели ценить время.

Для создания импульсных магнитных полей нужно было иметь большие электрические мощности или создать такую установку, которая могла бы постепенно аккумулировать энергию, а затем отдавать ее в течение сотых долей секунды.

Капица сконструировал и построил специальную аккумуляторную батарею. После первых экспериментов он решил вместо аккумуляторов использовать генератор переменного тока с тяжелым массивным ротором. Если такому ротору дать большие обороты, при коротком замыкании его кинетическая энергия превращается в электричество.

Плотность тока, достигавшая сотен тысяч ампер на квадратный сантиметр, создавала в катушке такие силы, что работать в лаборатории было совсем не безопасно. Капица писал Резерфорду, уехавшему на каникулы в Каир:

"...Хочу рассказать, что мы уже имеем машину короткого замыкания и катушку и что мы ухитрились получить поля более 270 000 гаусс в цилиндрическом объеме диаметром 1 сантиметр и высотой 4,5 сантиметра. Мы не смогли продвинуться дальше, так как катушка не выдерживала и разрушалась со страшным грохотом, что, несомненно, здорово позабавило бы вас, если бы вы могли это слышать. Мощность в цепи составляла 13,5 тысячи киловатт, что приблизительно равнялось общей мощности трех кембриджских городских электростанций, взятых вместе. Случай этот оказался наиболее интересным из всех экспериментов... Теперь мы знаем, как выглядит дуга в 13 000 ампер".

Осколки катушек разлетелись по всей лаборатории, оставляя вмятины в стенах. Всего взорвалось не то 4, не то 5 катушек. Точных данных нет. Известно только, что после последнего взрыва решено было самым серьезным образом изучить силы, возникающие в катушках. За это дело взялся доктор Коккрофт.

Катушки начали строить из специального сплава кадмия с медью. Этот сплав обладал прочностью, большей, чем медь. Взрывы прекратились. Но Капица говорил: "Дальнейший прогресс в увеличении силы поля может быть достигнут весьма осторожно и постепенно".

В то время когда шла работа с приборами, построенными из подручных средств без значительных денежных затрат, лаборатория Капицы напоминала мощное промышленное предприятие. Норберт Винер в книге "Я - математик" пишет: "...в Кембридже была все же одна дорогостоящая лаборатория, оборудованная по последнему слову техники. Я имею в виду лабораторию русского физика Капицы, создавшего специальные мощные генераторы, которые замыкались накоротко, создавая токи огромной силы, пропускавшиеся по массивным проводам; провода шипели и трещали, как рассерженные змеи, а в окружающем пространстве возникало магнитное поле колоссальной силы... Капица был пионером в создании лабораторий-заводов с мощным оборудованием... Сейчас, в связи с созданием атомной бомбы и развитием исследований по физике атомного ядра, такие лаборатории стали совершенно обычными".

В 1923 году Капица защитил в Кембридже докторскую диссертацию. Тема диссертации - "Прохождение α-лучей через материальную среду и методы получения сильных магнитных полей". Ему была присвоена степень доктора философии Кембриджского университета. В тот же год он получил премию Максвелла, одну из высших научных наград, а через пять лет был избран в Королевское общество - Английскую Академию наук. Первый иностранец за 200 лет!

С помощью своего метода Капица получал магнитные поля невиданной мощности. Возможности метода оказались гораздо шире, чем предполагалось вначале.

С ядерных проблем Капица перешел к изучению свойств твердого тела, в частности металлов.

В результате проведенных исследований, он установил, что у большинства металлов сопротивление возрастает линейно с магнитным полем. Это явление позднее было названо "Линейным законом Капицы". Капица любит повторять, что экспериментатор обязан ставить такие эксперименты, которые бесят теоретиков. Открытый им "Линейный закон" бесил теоретиков тридцать лет и вплоть до 1957 года не имел четкого теоретического объяснения.

Работами Капицы заинтересовались многие ученые. Ему настойчиво советовали провести опыты по исследованию влияния сильного магнитного поля на скорость света. Этот вопрос очень интересовал Эйнштейна. Эйнштейн, создатель теории, в которой скорость света основная постоянная, настаивал на проведении этих опытов.

В своем знаменитом выступлении по планированию науки на симпозиуме в Праге Капица вспомнил, что Эйнштейн сказал ему: "Я не верю, что бог создал вселенную такой, что в ней скорость света ни от чего не зависит". Очевидно, следовало проверить бога.

В 1965 году Капица и Семенов стали почетными докторами Университета Карла в Праге

По мнению широкой научной общественности, Капица находился накануне величайшего открытия. Но он почему-то не спешил. От отказался проводить этот эксперимент. Причина отказа была сформулирована так:

- Как вы помните, закон сохранения вещества был экспериментально открыт Ломоносовым в 1756 году и несколько позже Лавуазье. В начале нашего века Ландольт проверил его с большей точностью. Он также поместил вещество в запаянных сосудах, и точно взвесил его до и после реакции, и показал, что вес остался неизменным с точностью не меньше чем до десятого знака. Если взять энергию, которая высвобождается при химической реакции, и, согласно уравнению из теории относительности, выведенной Эйнштейном, рассчитать изменение в весе вещества, то окажется, что если бы Ландольт провел свой опыт с точностью на два-три порядка большей, то он смог бы заметить изменение веса в прореагировавшем веществе. Таким образом, мы знаем теперь, что Ландольт очень близко подошел к открытию одного из самых фундаментальных законов природы. Но предположим, что Ландольт затратил бы еще больше сил на этот опыт, проработал бы еще лет пять и поднял бы точность на два-три порядка, и заметил бы это изменение в весе, то большинство ученых ему все же не поверили бы. Известно, что один опыт, сделанный с предельной точностью, всегда неубедителен, и чтобы проверить его, надо, чтобы нашелся еще один экспериментатор, готовый затратить на него тоже лет десять усиленной работы. Жизнь подсказывает, что пока решение задачи известными методами лежит на пределе точности эксперимента, убедительными они могут быть, лишь когда сама природа подскажет новый метод решения. В данном случае было так: закон Эйнштейна был довольно просто проверен Астоном, когда он изобрел и разработал новый, точный метод определения массы радиоактивных изотопов по отклонению ионного пучка. Поэтому мы должны ждать и в описанном мною случае, когда сама природа предоставит нам новые методические возможности изучать влияние магнитного поля на скорость света, и, вероятно, тогда появится простой и убедительный эксперимент для изучения этого явления. Вот почему я отказывался от проведения этих сложных опытов.

В апреле 1942 года Капица был награжден Фарадеевской медалью

В 1933 году Капица был уже известным ученым. О нем писалось в энциклопедиях, на его работы ссылались, а знаменитый "Ху из ху" за 1933 год на странице 1766 сообщал:

"Капица Петр, член Королевского общества с 29 г., профессор, директор Мондовской лаборатории Королевского общества, родился в Кронштадте в России 1894 года 26 июля ст. ст., сын покойного генерала Леонида Капицы и Ольги дочери генерала Стебницкого. Женат в первый раз на Надежде дочери Кирилла Черносвитова, второй раз - на Анне дочери профессора Крылова А. Н. Имеет двух сыновей, образование: средняя школа в Кронштадте, Петроградский Политехнический институт. Лектор Петроградского Политехнического института 19-21 г. Стипендиант Максвелловской стипендии в Кембридже с 23 - 26 г. Член Тринитиколледжа с 25 г., членкор. АН СССР с 29 г. Помощник директора по магнитным исследованиям в Кавендишской лаборатории с 24-32 г. Публикации: различные статьи по физике, в основном по магнетизму в научных журналах. Отдых: шахматы. Адрес: Кембридж Хантингтон Роуд 173 - Мондовская лаборатория, тел. 1655 - служебный, 2045 - домашний".

Кембридж - научная гордость Британии

В распоряжении Капицы была самая оснащенная лаборатория Кембриджа, построенная специально для его исполинских высоковольтных бэби. Та самая лаборатория, на торжевственном открытии которой, состоявшемся в феврале 1933 года член Королевского общества Петр Капица осуществил свою самую знаменитую или, как он сказал однажды,- самую смелую шутку, хотя многие с ним не согласны, считая, что был в его жизни и более смелый юмор.

Было так. Многочисленные гости столпились у дверей новой Мондовской лаборатории. Взгляду гостей предстал геральдический крокодил на фасаде.

Вот он, крокодил науки, ставший легендой

Капицу спросили: "Что это значит?" Он ответил: "Это крокодил науки. Крокодил не может поворачивать головы. Подобно науке, он должен беспрерывно двигаться вперед с широко распахнутой всепожирающей пастью".

Скрытый смысл этих слов заключался в том, что у Резерфорда было прозвище - крокодил. Это знали все.

Говорят, многие были шокированы, но когда, войдя в здание лаборатории, увидели барельеф Резерфорда, выполненный в той же манере, тем же скульптором Гиллом, автором геральдического крокодила, изумлению публики не было предела.

Резерфорд проворчат: "Все-таки Капица думает, что я не крокодил, а осел. Неужели он не догадывается, что я знаю, как он меня называет".

Резерфорд не обиделся, зато кембриджская общественность мгновенно разделилась на два непримиримых лагеря - на консерваторов и радикалов. Консерваторы решили, что это высшая степень обиды, которую может нанести один человек другому, а радикалы - высшая степень обиды, которую один человек может простить другому.

Сейчас этот каменный крокодил считается исторической и художественной достопримечательностью Кембриджа. Гиды показывают его туристам. Он стал темой сувениров. Студенты местной художественной школы обязательно должны сделать рисунок крокодила: это входит в учебную программу. Капице до сих пор приходят письма из Кембриджа. Его просят вспомнить какие-нибудь не известные еще подробности этой истории. Крокодил стал легендой.

Говорят, внешне Капица совсем не отличался от типичных английских профессоров, он тоже казался настоящим "кембриджменом". Бродил по берегам Кема, смешной речушки с зелеными берегами, сидел на перилах старинных мостиков, курил трубку.

Весной Кем даже по вечерам пестрел купальщиками, спортивными лодками. Мальчишки плавали на плотах, отталкиваясь шестами от дна. Восьмерки, байдарки, тонкие, быстрые, проносились по реке. Гребцы, здоровенные ребята в трусах и фуфайках, готовились к знаменитым Кембриджским гонкам - к майской неделе, к "мэйвику".

Праздник начинался сразу после окончания занятий.

В Кембридж съезжались родители, родственники, бывшие студенты, питомцы Кембриджа. Все высыпали на берег. Физики, математики, богословы, химики подбадривали гребцов своих колледжей, носились по берегу на велосипедах. В Кембридже был культ спорта. Весной и летом все ходили по берегу в спортивных куртках. Такой костюм, судя по всему, очень нравился Капице, он и сейчас - сколько лет прошло - надевает пиджак только в самых исключительных случаях.

В Кембридже был культ спорта. Резерфорд и Дж. Дж. Томсон наблюдают за спортивными состязаниями во время 'мэйвика'

Кроме академических способностей и спортивной увлеченности, в Кембридже ценились люди, умеющие ко многому относиться с юмором.

В Кембридже были свои, овеянные традицией, порядки.

К десяти часам город затихал. Студенты в это время должны были находиться в общежитиях, а если у кого вдруг появлялось срочное дело, можно было выходить на улицу только в форменной темной накидке. Ровно в десять появлялся "университетский патруль" - проректор с двумя преподавателями. Их называли "бульдогами".

Бульдоги несли толстую книгу, окованную медью, в нее по крайней мере лет двести записывали всех нарушителей внутреннего распорядка. Особенно следили за нравственностью. И горе желторотому юнцу, если бульдоги заставали его вдвоем со слишком смелой дамой.

Петр Леонидович рассказал такую историю, характерную для Кембриджа. Бульдоги заметили на улице студента, он был не один.

- А известно ли вам, что ваша сестра последняя девка в городе?

- О, да... И это очень огорчает мою бедную матушку.

Ответ был вполне достоин настоящего кембриджмена, остряка, презирающего опасность и готового постоять за себя.

Получив такое мощное оружие, как импульсные магнитные поля, поставив материю в необыкновенные условия, или, выражаясь фигурально, застав природу врасплох, Капица мог изучать самые фундаментальные свойства, и он занялся новой тогда областью - физикой твердого тела. Начал с металлов, открыл свой "линейный закон". Для четких исследований Капица должен был проводить свои работы при низких температурах. Дело в том, что металлы, как и все другие твердые тела, как вся материя вообще, обладают не только обычными свойствами, объясняемыми классическими законами. Есть и другие свойства, которые в отличие от обычных, не подчиняются здравому смыслу классических законов. Это уже квантовые свойства. Свойства в масштабах отдельных атомов и молекул.

В обычных условиях при обычных температурах атомы и молекулы находятся в непрерывном тепловом движении, и это хаотическое тепловое движение маскирует квантовые свойства. Они есть и их нет. В обычных условиях они незаметны. Совсем так же, как в огромной возбужденной толпе не различишь голоса каждого отдельного человека.

Если охладить вещество до очень низких температур, то можно наблюдать квантовые свойства. Капица начал заниматься методами получения низких температур. Построил установку для ожижения водорода.

Он предполагал снимать тепловой фон жидким водородом, кислородом, гелием, самыми холодными газами. Они сжижаются при температурах, близких к абсолютному нулю. Но он не успел развернуть работы в новой Мондовской лаборатории.

В 1934 году Капица уехал на Родину. Советское правительство решило купить оборудование Мондовской лаборатории и предложило Кембриджскому университету 30 тысяч фунтов стерлингов.

Эта значительная сумма, может быть, и компенсировала финансовые затраты по созданию Мондовской лаборатории, но, кроме денег, в нее было вложено слишком много усилий, не поддающихся финансовому учету. Достаточно сказать, что Мондовская лаборатория была самой современной лабораторией Кембриджа, а Резерфорд дрожал над своими приборами и, по единодушному мнению кавендишских лаборантов, мог ругаться из-за них действительно как фермер. И все-таки, узнав, что Капица остался в Москве, Резерфорд сказал: "Эти машины не могут работать без Капицы. А Капица не может - без них", - и убедил университетское начальство демонтировать лабораторию и продать ее Советской Академии наук.

В Кембридже тяжело переживали отсутствие Капицы. Роберт Юнг в "Ярче тысячи солнц" пишет:

"Уход Капицы не только очень глубоко повлиял на Резерфорда. Он оказал разрушительное влияние на лабораторию Кавендиша в целом, и в течение немногих последующих лет ее блестящий коллектив стал распадаться. Первым ушел Блэкет, затем Чедвик и, наконец, Олифант. Они заняли важные должности в других университетах".

Но все так же регулярно раз в неделю продолжались заседания "Клуба Капицы".

Накануне появлялось напечатанное типографским способом объявление:

Заседание состоится в апартаментах доктора Коккрофта в колледже Сент-Джонс

Ниже от руки вписывали тему доклада и день, когда этот доклад "имеет место быть".

Клуб Капицы состоял из молодых ученых. Это был самый интернациональный клуб физиков. Вряд ли где-нибудь существовало в то время нечто подобное. Основатель клуба Петр Капица - русский; специалист по новейшей электрической аппаратуре Джон Коккрофт - англичанин; Ганс Бете - немец; Маркус Олифант - австралиец; Шимицу - японец; друг Капицы Джеймс Чедвик, ученый, открывший в 1932 году нейтрон, - англичанин... На заседаниях Клуба бывали Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Эренфест, Ландау. Вспоминают, что Капица не выслушал равнодушно ни одного доклада. На каждом заседании он размахивал зажатой в кулаке трубкой, удивлялся: "А почему так?"

Июнь 1932 года. В первом ряду кембриджских физиков: Блэкет, Астон, Вильсон, ААА Капица...

Июнь 1932 года. В первом ряду кембриджских физиков: Блэкет, Астон, Вильсон, Резерфорд, Томсон, Чедвик, Капица...

Страницы из дневника 'Клуба Капицы'

Он хотел понимать все в мельчайших деталях и никогда не стеснялся спрашивать.

Забегая далеко вперед, хочется сказать, что руководитель научного семинара Института физических проблем Академии наук СССР, директор института академик Петр Леонидович Капица, если ему что-то неясно, совсем как в молодости не стесняется спросить, иногда перебивает докладчика на полуслове. Это не обидно: он не обращает внимания, кто докладывает - академик или лаборант. Он вскакивает с места, просит объяснить.

Сохранились протоколы заседаний "Клуба Капицы". Короткие записи: темы докладов, автографы присутствующих, возражения или, наоборот, восторги, шутливые замечания. Рядом с формулой вдруг карикатура, вырезанная не то из газеты, не то из журнала, фотографии членов клуба. После очередного заседания в "апартаментах доктора Коккрофта" перед объективом позируют молодые люди, веселые и серьезные, одни одеты подчеркнуто небрежно, другие - подчеркнуто элегантно. Спортивные куртки, светлые пиджачки. Смотришь, и как-то не верится, что именно эти парни через несколько лет станут академиками, членами Королевского общества, получат высшие научные награды... Резерфорд говорил: "Они не дают мне состариться, они заставляют меня оставаться молодым".

Вот они, участники заседаний в апартаментах доктора Коккрофта. Через несколько лет эти молодые ученые получат высшие научные награды, станут лордами, лауреатами, академиками...

Клуб Капицы

Научные проблемы обсуждаются и в перерывах между докладами