Что приносит лавры ученому

Одну из главных задач во время пребывания в России Эренфест видел в том, чтобы знакомить русскую научную общественность с новейшими физическими идеями. Задача, что и говорить, благородная, но вряд ли она обещала принести Эренфесту особенные лавры ученого. Человек изначально расчетливый, претендующий исключительно на то, чтобы сказать в науке свое слово, вряд ли взялся бы за нее с тем пылом, с каким взялся Эренфест. Если полистать "Журнал Русского физико-химического общества" за эти годы, из номера в номер следуют обзорные статьи, заметки, рецензии, написанные Эренфестом. Что уж совсем непривычно для нашего Кемени, в одном номере встречается по нескольку публикаций под его именем (например, в выпуске шестом за 1911 год напечатано пять рецензий Эренфеста).

То было бурное время в физике. Стремительно набирали высоту квантовая теория, теория относительности, быстро развивались другие ее разделы. В общем-то, спектр интересов Павла Сигизмундовича соответствует тому, что было действительно наиболее интересно в те годы, хотя подчас внимание его, как и в собственной работе, отвлекается на всевозможные "маленькие парадоксы" (Вольфгангу Паули принадлежит каламбур: Эренфесту, мол, свойственно "чрезмерно большое пристрастие к маленьким парадоксам"; впрочем, и сам Павел Сигизмундович, мы видели, сетовал на свою неумеренную "любовь к головоломкам, интерес ко всяким парадоксам")^*.

^* (Сама по себе любовь к парадоксам - это, конечно, вовсе не порок. Она была свойственна многим выдающимся ученым. На парадоксах проверяется непротиворечивость той или иной теории.)

Тут, пожалуй, стоит сказать несколько слов о самом "Журнале Русского физико-химического общества". Это был старейший русский научный журнал, основанный в 1869 году. Состоял он из двух отделов - физического и химического, которые начиная с 1907 года стали выходить порознь. В те времена, о которых идет речь, тираж имел, как и другие подобные издания, незначительный: к концу 1910 года, например, общее число подписчиков журнала физического отделения составляло 299; кроме того, он рассылался всем членам отделения, коих насчитывалось 214; кроме того, печаталось 35 обменных экземпляров и 19 - даровых...

Помимо статей, заметок, рецензий и т. д., журнал регулярно печатал различные документы общества - всякого рода протоколы, отчеты, списки членов (непременно с домашними адресами), списки руководящих органов... Из этих протоколов и отчетов восстает трогательная патриархальная атмосфера, царившая в те времена в этом почтенном собрании ученых мужей. Сразу даже и не скажешь, откуда проистекает ощущение этой патриархальности. Должно быть, из чрезмерного, немыслимого в наши дни внимания к каким-то мелочам и совершенно несущественным, на наш взгляд, подробностям.

Для нас, привыкших неустанно слышать (и говорить) об экономии типографской бумаги, странно читать, допустим, в отчете о деятельности отделения физики физико-химического общества за 1910 год, что казначеем отделения до сентября состоял С. В. Серков, а потом он получил заграничную командировку, и вместо него эту обязанность стал исполнять С. А. Боровик, избранный на майском заседании физического отделения.

Hac извещают о том, что очередное ноябрьское задание отделения, ранее назначенное на 9 ноября, было oтнесено на 16-е в связи с похоронами "гр. Л. Н. Толстого". Авторы отчета считают нужным уведомить публику, и в связи с избранием шведского ученого Сванте Аррениуса почетным членом общества от него на имя бывшего председателя физического отделения О. Д. Хвольсона по получено благодарственное письмо, доложенное январском заседании отделения. Это тоже вроде бы пункт деятельности, раз о нем особо упоминается в отчете.

А вот целая эпопея - изыскание средств на издание риалов отделения. Читатели уведомляются, что в отчетном году это дело увенчалось успехом. Возникшая в конце 1909 года по этому поводу переписка между бывшем председателем О. Д. Хвольсоном и "иногородним" членом совета П. Н. Лебедевым дала возможность совету отделения в начале отчетного года возбудить ходатайство перед обществом содействия успехам опытных наук имени X. С. Леденцова в Москве о субсидировании журнала физического отделения в размере 600-500 рублей. В настоящее время означенное ходатайство удовлетворено: физическое отделение получило от общества имени X. С. Леденцова субсидию в размере 600 рублей, своей стороны, общество имени X. С. Леденцова возбудило ходатайство" о присылке полного комплекта материала физического отделения и об его ежегодной посылке в библиотеку общества имени X. С. Леденцова. Поскольку же полного комплекта журнала у физического отделения не оказалось, то согласно постановлению заседания, состоявшегося 16 ноября, в библиотеку общества имени X. С. Леденцова пересланы "оказавшиеся налицо" томa журнала физического отделения и ежегодно будет пытаться этот журнал. Кроме того, в соответствии становлением отделения обществу имени X. С. Леденцова и П. Н. Лебедеву посланы "от имени физического отделения" письма с выражением признательности.

Конечно, изыскание средств - дело важное, но зачем же столько подробностей? Какой-то совершенно иной, нежели теперь, темп жизни. Размеренность, обстоятельность, дотошность во всем.

Можно продолжать и продолжать этот удивительный перечень доскональностей...

В ответ на замечания ученого комитета министерства народного просвещения по поводу объяснительной записки, приложенной советом отделения к ходатайству о правительственной субсидии, советом отделения были сделаны соответствующие разъяснения, составленные комиссией из... (перечисляется состав комиссии).

Ввиду исполнившегося сорокалетия научной и педагогической деятельности члена физического отделения профессора Н. Е. Жуковского совет отделения решил преподнести юбиляру адрес от имени отделения. Адрес и папка уже изготовлены, и председатель предлагает членам отделения "присоединить" свои подписи. По просьбе членов отделения адрес прочитывается - приводится текст...

О. Д. Хвольсон предлагает выразить г-же Кюри чувства симпатии и уважения к научным заслугам. Председательствующий указывает, что "ввиду спешности предложения" вопрос этот не мог быть вынесен на предварительное рассмотрение совета отделения. Вследствие этого "баллотируется" вопрос о желательности немедленного составления и обсуждения приветствия г-же Кюри. "Большинством всех голосов" против трех предложение О. Д. Хвольсона принимается...

Вносится предложение приветствовать Бранли, избранного членом Парижской академии наук. По этому вопросу высказываются пять членов отделения. Председательствующий ставит на голосование вопрос о том, желает ли собрание обсуждать этот вопрос "в настоящем заседании" или отложить. Большинством в 28 голосов против 8 обсуждение откладывается...

Сообщается, что числившийся дефектным том 75 журнала "Nature" найден, пополнен и переплетен"...

Интересно, что в просмотренных мной протоколах, среди всех этих "председатель сообщает", "делопроизводитель читает", один только раз попалось мне на глаза обсуждение конкретного физического вопроса - связанного с исследованием принципа Доплера. Застрельщиков этого обсуждения был Павел Сигизмундович Эренфест.

Вернемся, однако, к его собственным публикациям в журнале. 1911 год. Среди прочего, внимание Эренфеста привлекла книга Б. П. Вейнберга "Из воспоминаний о Дмитрии Ивановиче Менделееве, как лекторе", на которую он написал рецензию совместно с Л. Исаковым. Интересно, что нравится авторам в манере чтения лекций, свойственной великому ученому. Первое - образный, метафорический язык, чуждый академической сухости и бесстрастия. Пример - характеристика азота: "Если применять сравнение с людскими характерами, то это - элемент чрезвычайно флегматический, это элемент недеятельный, не желающий сам ни во что вступать, но, раз он взошел, он всеми силами принимает участие в этой деятельности, стремясь оттуда вырваться поскорее, стремясь уединиться, опять прийти в то равновесное состояние, в устойчивое равновесие газообразного азота, в котором он находился. И потому в состоянии соединения - как люди флегматические в некотором кружке, обществе придают известного рода характер и свою особенность накладывают,- и здесь тоже азотистые вещества, разлагаясь или изменяясь, в конце концов стремятся всегда прийти в состояние равновесия, именно свободного азота".

Вторая особенность менделеевских лекций, нравящаяся авторам рецензии (уж Эренфесту, безусловно),- постоянные критические выпады против классической системы образования, против наивной веры, будто нет такого знания, которое нельзя было бы извлечь, хорошенько покопавшись в греческих и римских фолиантах. "...Хотя и говорят, что в классиках найдешь все то, что потом найдено,- внушал своим студентам Менделеев,- но это относится только к бредням разного рода, а когда дело касается действительных открытий... снятия завесы с природы,- тогда там этого не найдешь. Там сам найдешь того, что бы было не только доказано, но и предугадано, что в пространстве носятся тела, такие же, рак Земля... и что, кроме этих видимых планет, есть еще маленькие, невидимые, от наблюдения ускользающие, но нам проявляющиеся или в падающих звездах или в особых аэролитах, носящихся, как и Земля, около Солнца и падающих на Землю. Ничего подобного, ничего, ни китайскою, ни латинскою, ни греческою образованностью не представлено..."

Когда читаешь сегодня эти строки, испытываешь удивительное чувство. С одной стороны, вроде бы прописные истины, а с другой... Сознаемся: и в наше время сильна такая же вера, что древние знали "все" и что "новое - это хорошо забытое старое". Особенно велико восхищение восточной древностью. Так что болезнь, о которой говорил Менделеев, вероятно, рецидивирующая. Она проявляется в каждую эпоху, хотя всякий раз по-своему. Конечно, древность надо изучать, без этого нет культуры, но делать из древности культ...

Наконец, очень нравится авторам рецензии, что Менделеев неустанно призывает студентов проникаться "истинным университетским духом", который "состоит исключительно и всецело... только в одном стремлении достигнуть истину во что бы то ни стало - не практическую пользу, не личное улучшение, не каких бы то ни было этих политических или экономических улучшений - все это сбоку, все это придатки" и "идти с фонарем науки" на служение России, на разработку ее естественных богатств.

Авторы рецензии видят также особую ценность в рассказе о последних днях пребывания Менделеева в университете - в этой "старой и вечно новой истории университетских волнений": "Бесплодные попытки Д. И. предотвратить волнения своим убеждением, сходка, превратившаяся в лекцию о марганце и железе, непринятая министром петиция, последние лекции, отставка..." - вот и вся история.

Особенная горечь этих строк станет понятна, если вспомнить, что и сама-то рецензия писалась в пору, когда точно так же, как и во времена Менделеева, многие лучшие профессора были вынуждены оставлять преподавательское поприще.

В следующем выпуске журнала Эренфест напечатал довольно обширную статью "Магнетон". Можно сказать, что эта статья - образец эренфестовской критики. В ней он весьма подробно рассказывает о гипотезе, выдвину той французским физиком Пьером Вейсом и касающейся природы магнетизма. Согласно этой гипотезе атомы раз личных парамагнитных веществ снабжены элементарными магнитами, моменты которых кратны некоей элементарной величине - магнетону. С одной стороны интуиция подсказывает Эренфесту, что эту "смелую идею ожидает большая судьба", с другой - критическое чувство говорит: пока что дело тут "еще не совсем в порядке". Эренфест обращает внимание, что измерения, проделанные Вейсом, недостаточно корректны, требует более убедительных доказательств справедливости гипотезы...

Как известно, в дальнейшем представление о магнетоне в несколько измененном виде прочно вошло в науку.

Интересно начало статьи - прекрасный пример научной публицистики, уже и тогда довольно редкой в научных изданиях, а ныне почти совсем исчезнувшей с их страниц:

"Было время, когда магнитные явления считались по крайней мере столь же интересными, как и явления электрические, а иногда даже интереснее и загадочнее... Но потом явились Эрстед, Ампер, Фарадей, Максвелл, в особенности же Лоренц с его электронной теорией, и низвели магнитные явления на степень простого побочного эффекта, сопровождающего явления, по существу электрические... Рядом с элегантной максвелл-лоренцевской теорией эфира и электронов магнетизм, чересчур тесно связанный с материей, представляется чем-то в высшей степени тяжеловесным... Он, если так можно выразиться, оскорбляет эстетическое чувство физика, И физик, в общем, охотно предоставляет подобные вопросы инженерам, которые принуждены ими заниматься поневоле. Но, по всей видимости, теперь наступает время, когда магнитные явления в весомой материи снова займут внимание физиков..."

Каждая публикация Эренфеста чем-то замечательна. Вот рецензия на только что, в 1911 году, вышедший сборник "Новые идеи в физике". Коротенькая. Не рецензия, а, по существу, реферат, аннотация. Казалось бы, каким образом проявить в таком жанре литературное мастерство? Другое дело обширная статья, типа той, о которой только что шла речь. Там есть где развернуться и мысли и слову. Однако можно, оказывается, и в короткой рецензии проявить это умение - обращаться со словом. В сборнике, о котором речь, четыре статьи. Каждой из них Эренфест дает лаконичную, в несколько строк, и предельно точную, исчерпывающую характеристику. Будите сами:

Первая статья - "выдающаяся работа Перрена 11909 г.) "Броуновское движение и молекулы", в которой автор при помощи микроскопических наблюдений над эмульсиями показал, что отдельные частицы эмульсий в самом деле - качественно и количественно - следуют в своем движении и в распределении плотности по вертикальному направлению (в поле силы тяжести) тем Законам, которые вытекают из кинетической теории вещества".

Вторая статья - "речь Резерфорда (1909 г.) "О современном состоянии атомистической теории в физике", в которой, как доводы в пользу атомистического воззрения, рассматриваются главным образом непосредственный счет выбрасываемых радием α-частиц и связанные с этим исследования".

Третья - "статья профессора И. И. Боргмана, в которой он излагает возникновение электронной теории вещества и при этом вводит читателя в круг современных воззрений на радиоактивные явления".

Четвертая - "статья профессора Дж. Дж. Томсона "Распределение электронов в атоме". Это - спекуляция относительно построения различных родов атомов из различного числа электронов и относительно зависимости между числом и распределением этих электронов, с одной стороны, и местом соответствующего атома в периодической системе элементов - с другой".

Помимо прочего, каждая из этих характеристик содержит некоторую, не очень бросающуюся в глаза, но тем не менее вполне ощутимую оценку - от восторженной оценки "выдающейся" работы Перрена до сдержанного отношения к чисто популяризаторской публикации И И. Боргмана и даже несколько неприязненного - к "спекуляции" Дж. Дж. Томсона.

В Германии, в Брауншвейге, вышла книга Макса Лауэ "Принцип относительности"- и вот уже Эренфест знакомит с ней русского читателя. Это первый учебник по теории относительности и по тому, как оценивает его Эренфест (а оценивает он его "в превосходных степенях"), видно, что за требования он предъявляет к такого рода книгам: исчерпывающий обзор всей существующей литературы, тщательность и точность изложения, по возможности выбор наиболее удачного пути при выводе основных результатов. Этим требованиям "Принцип относительности" отвечает в полной мере. "Книга Лауэ, наверное, будет оставаться наиболее характерным учебником теории относительности все время, пока эта теория будет идти по намеченному теперь пути",- пишет Эренфест в заключение. Прогноз неожиданный и смелый, учитывая, что "путь" теории относительности только-только начинается.

Время от времени в "Журнале Русского физико-химического общества", как и в любом другом солидном издании, разражались скандалы. Не избежал их и Эренфест. Один из таких скандалов произошел в 1911 году. В уже упоминавшейся статье "Магнетон" Эренфест имел неосторожность написать такую фразу: "...По-видимому, и с магнетизмом произошла теперь метаморфоза, которая из числа просто "явлений неорганизованной материи", составляющих якобы предмет физики (см. § 1 всех учебников физики), перевела его на степень действительных предметов истинного физического исследования".

Ясно, что у всякого учебника есть автор. Кто-то из них может принять эту мимоходом брошенную колкость относительно "явлений неорганизованной материи", составляющих якобы предмет физики", на свой счет. Случись такое в наше время, ничего особенного не произошло бы. Ну принял и принял. В другой раз он сам найдет повод как-нибудь этак зацепить обидчика. Однако в связи с упомянутой эренфестовской фразой произошел настоящий рыцарский турнир, с той лишь разницей, что ?вместо пик противники кололи друг друга хорошо отточенными перьями. Обиженным почел себя патриарх петербургской университетской физики профессор О. Д. Хвольсон. В выпуске девятом за 1911 год появилась его заметка "Каким предметом занимается физика? (По поводу статьи П. С. Эренфеста "Магнетон".)" Как и подобает истинным рыцарям и джентльменам, автор вначале всячески расшаркивается перед своим противником, называет его статью превосходной и, более того, образцом иного и общедоступного изложения сложного современного вопроса. К сожалению, однако, в статье П. С. Эренфеста есть одна фраза, о которой он, О. Д. Хвольсон, желал бы высказаться. Нет-нет, не потому, что в ней содержатся какие-то нападки на определение физики, Которое профессор привел в своем учебнике, но единственно в надежде, что его, О. Д. Хвольсона, замечания вызовут обмен мнениями, который может привести к иному определению физики, что, в свою очередь, принесет большую пользу читателям.

Как видим, мотивы самые благородные. Естественно, фраза, обратившая на себя внимание О. Д. Хвольсона,- та самая, которую я только что процитировал.

Как и подобает, после расшаркиваний и комплиментов начинается собственно турнирная атака. Каково: П. С. Эренфест берет на себя смелость утверждать, будто все (!) учебники физики с самого начала дают неверное определение этой науки, вводят читателей в опасное заблуждение, строят все дальнейшее изложение на шатком фундаменте! Читатели должны прийти в ужас оттого, что ни один автор учебника физики не знает, что такое физика. В действительности, как полагает О. Д. Хвольсон, автор статьи пришел бы в великое затруднение, если бы его попросили назвать хотя бы пять или шесть учебников, где приводилось бы такое определение физики, против которого П. С. Эренфест восстает.

Из этой последней иронической фразы должно следовать, что О. Д. Хвольсон считает свое определение предмета едва ли не уникальным и чистосердечно полагает: выпад, увиденный им в статье Эренфеста, направлен именно против него. Что ж, он готов поднять перчатку. Итак, данное им определение физики несостоятельно. Какое же лучше? К крайнему прискорбию и к величайшему ущербу своих читателей, пишет профессор, П. С. Эренфест не приводит никакого собственного определения, не дает себе труда помочь читателям, которые вдруг оказались лишенными всякого ответа на любопытный вопрос: каким же предметом занимается физика? Это тем более прискорбно, что тут же автор статьи утверждает, что отныне благодаря работам Ланжевена и Вейса магнетизм переведен в разряд предметов "истинного физического исследования". Без сомнения, эта формула не может представлять собой "пустого набора слов" - "за это ручается имя автора",- но в таком случае, каков же их смысл? Следует ли из них, что новые работы Ланжевена и Вейса совсем не касаются свойств неорганизованной материи?

Все недоразумения и недоумения исчезнут, заключает свою заметку, или, как сказали бы мы теперь, письмо в редакцию, О. Д. Хвольсон, когда П. С. Эренфест потрудится дать верное определение предмета физики и разъяснить, что это такое - "действительные предметы истинного физического исследования". О. Д. Хвольсон нисколько не сомневается, что автор статьи "Магнетон" сделает это ради пользы всех интересующихся физикой, в том числе и автора данной заметки (так скромно - человеком, "интересующимся физикой",- величает себя профессор О. Д. Хвольсон).

Разумеется, Эренфест не преминул позаботиться о пользе интересующихся, хотя забота его была довольно своеобразной: своему ответу на заметку О. Д. Хвольсона, помещенному сразу же за этой заметкой, в том же выпуске журнала, он предпослал эпиграф из М. Пулье:

"...Стараться определить какую-нибудь науку, это значит согласиться быть непонятым, потому что наука не может быть определена каким-либо характерным и бросающимся в глаза свойством, как какой-нибудь материальный предмет или геометрическая фигура".

В начале своего ответа Павел Сигизмундович чистосердечно признается: под "всеми учебниками физики" он прежде всего имел в виду тот учебник, по которому его учили в гимназии. Составитель его, который одновременно был и учителем Эренфеста, оставил по себе добрую память в сознании благодарного ученика. В частности, и учебник его, по мнению Эренфеста, содержит весьма богатый материал, поданный в чрезвычайно ясной, интересной и вполне современной форме. Одна беда, С. Валентин (так звали учителя) придавал слишком большое значение классификации наук и их определениям. Соответственно и от учеников требовал, чтобы они умели справляться "со всем этим аристотелевским ритуалом".

Эренфест охотно соглашается с О. Д. Хвольсоном, что выражение "все учебники" - это, безусловно, преувеличение; в некоторых изданиях такого рода не дается вовсе никакого определения. Впрочем, он тут же без труда, как и требовал профессор О. Д. Хвольсон, перечисляет шесть учебников, в которых при определении предмету физики речь идет о "неорганизованной материи". "Курс физики" самого О. Д. Хвольсона, естественно, не содержится в этом списке.

(Со своей стороны, раз уж к слову пришлось, скажу, что, на мой взгляд, такого рода преувеличения - "все учебники" - допустимы в научной публицистике, как и во всякой другой. Более того, они в ней необходимы, ибо придают повествованию живость, эмоциональность. Конечно, ни один читатель, который, как говорится, адекватно воспринимает текст, не поймет утверждение насчет "всех" учебников буквально: ясно ведь, что, если хорошенько покопаться, всегда можно отыскать иное Определение. Другое дело, если читатель педант или, как в данном случае, почему-либо считает себя задетым уязвленным... Боязнь насмешки, недоброго взгляда со стороны коллеги-педанта и ныне побуждает многих научных работников, пробующих свое перо в публицистике, вымарывать из своих статей все, что хотя бы отдаленно напоминает проявление эмоций, человеческой индивидуальности. В результате как публицисты они с самого начала обрекают себя на неудачу.)

Вернемся, однако, к ответу Эренфеста. Если говорить не только об учебниках, но и о других изданиях, продолжает он, существует бездна разнообразных определений физики, начиная от самых что ни на есть курьезных. Эренфест приводит, например, такое, взятое им из "Физического словаря", составленного иезуитом Полианом и вышедшего в Париже в 1761 году:

"...Эта наука имеет предметом тело в его естественном состоянии, то есть вещество длинное, широкое и глубокое. Рассматривать, может ли Всемогущий отнять у тела его длину, ширину и глубину, значит желать остановить развитие физики. Мы верим, что он может; однако, как физики, мы воздержимся заниматься подобным вопросом. Тело, лишенное своих трех измерений и сохранившее только требование протяженности, было бы скорее объектом метафизики, нежели физики".

Трудности встречаются не только при определении физики - Эренфест цитирует не менее забавные истолкования близкого понятия "закон природы". В английском переводе курса голландского физика В. Гравезанда. вышедшем в 1747 году, имеется, например, такая дефиниция:

"Закон природы есть правило и закон, о которых Богу было угодно, чтобы известные движения всегда, то есть во всех случаях, происходили бы по ним".

Павел Сигизмундович сравнивает это определение закона природы с тем, которое дал тому же понятию 160 лет спустя, в 1907 году, известный физик и философ Эрнст Мах:

"Законы природы суть ограничения, которые мы под влиянием опыта предписываем своему ожиданию".

У профессора О. Д. Хвольсона создалось такое впечатление, пишет далее Павел Сигизмундович, будто он, Эренфест, знает какое-то особенное определение физики, которое считает более удовлетворительным, нежели то, что О. Д. Хвольсон предпослал своему "Курсу физики". Но это недоразумение. Никакого такого определения ему неизвестно. Вообще, как он считает, любое определение имеет ценность лишь постольку, поскольку из него "делается какое-нибудь употребление". Что касается того или другого определения физики, ни об одном из них ему неизвестно, чтобы оно хоть где-нибудь применилось. Наконец, если исходить из интересов школьного преподавания, все существующие определения физики следует признать даже вредными и опасными. Опасность заключается в том, что ученик может не заметить пропасти, которая лежит между определениями таких понятий, как "физика", с одной стороны, и понятий "плотность", "давление", "грамм" - с другой. В результате он и на эти последние перенесет то легкомысленное отношение, которое у него может сложиться по отношению к первым, если он заметит, что они никогда не бывают ему нужны.

В таком случае что же подразумевает Эренфест, когда говорит, что отныне магнетизм становится предметом "истинного физического исследования"? Ничего (более как только то, что благодаря работам Ланжевена и Вейса (мы ведь видели, что слова, заключенные в кавычки, в данном случае относятся к их работам) область электрромагнитных явлений, прежде безнадежно хаотическая, теперь начинает проясняться и превращается тем самым в ту физику, которая нас увлекает,- в "истинную" физику. Однако дать строгое определение, что такое эта самая "истинная" физика, разумеется, невозможно. Так закончился - на мой взгляд, полной победой Эренфеста - этот словесный турнир. Раззадоренный спором, и я заглянул в словари, какие под рукой были.

"Толковый словарь русского языка" под редакцией Д. Н. Ушакова, том 4 (1940 год): "Физика... Основная наука естествознания о формах движения материи, ее свойствах и о явлениях неорганической природы..." Учитывая близость слов "неорганическая" и "неорганизованная", можно считать, что это определение недалеко ушло от того, которое давал физике Хвольсон (наравне с другими) и против которого ополчался Эренфест.

"Энциклопедический словарь" под редакцией Б. А. Введенского, том 3 (1955 год). Такое ощущение, что составители восприняли заветы Эренфеста - определения физики, то есть ее предмета, по существу, нет: ...Одна из ведущих наук о природе, в современном виде включающая следующие основные разделы..."

Однако в "Советском энциклопедическом словаре" (1979 год) опять видна попытка дать физике точное определение: "...Наука о природе, изучающая простейшие вместе с тем наиболее общие свойства материального мира".

Не сомневаюсь, попадись это толкование на глаза Эренфесту, он бы и против него восстал. Хотя бы потому, что из него также не сделаешь "никакого употребления".

Впрочем, полемическая стычка с О. Д. Хвольсоном для Эренфеста - дело вынужденное. В основном же, повторяю, он ставил перед собой в журнале иные задачи. Прежде всего стремился информировать русскую публику о наиболее интересном, что происходит в физике. Среди напечатанного им в ту пору - статьи, посвященные исследованиям Больцмана, Лоренца, Планка, Эйнштейна, Зоммерфельда, Дебая, рецензии на работы Ван-дер-Ваальса, Вуда, Корбино...

Оппонент. Я согласен, что среди публикаций Эренфеста в "Журнале Русского физико-химического общества" преобладают разъяснительные и информационные Мне кажется, это объясняется не только теми просветительскими задачами, которые он перед собой выдвигал, но и еще одним обстоятельством. Дело в том, что свои основные научные результаты Эренфест публиковал за рубежом, главным образом в Германии. Если же посмотреть на собственно научные статьи Эренфеста, напечатанные, допустим, в ЖРФХО, почти все они - дублирующие: печатается что-то за рубежом и одновременно (а чаще с некоторым опозданием) - в "Журнале Русского физико-химического общества". "Принцип Ле Шателье - Брауна и термодинамические законы взаимности", "Кризис в гипотезе о световом эфире", "Заметка о теплоемкости двухатомных газов", "Об одной механической теореме Больцмана и ее отношении к теории квантов", "К теореме Больцмана о связи энтропии с вероятностью", "Упрощенный вывод формулы теории комбинаций, лежащий в основе теории излучения Планка", "Об интерференционных явлениях, имеющих место при прохождении рентгеновских лучей через двухатомный газ", "О кинетическом толковании осмотического давления", "Замечания о капиллярной теории кристаллической формы", "Интерпретация больцмановской статистики наряду с новыми статистиками с точки зрения волновой механики" - все это, так сказать, "вторые экземпляры" статей, напечатанных в зарубежных журналах.

Автор. Боюсь, как бы за этим фактом - то, что лучшие свои работы Эренфест печатал за рубежом, главным образом на немецком языке,- кто-либо из читателей не заподозрил неуважение к русской науке. На самом деле ничего такого не было. Мало сказать: "он уважал", "он любил" ее. Слова Иоффе: "Эренфест жил интересами Русской науки". Точнее не скажешь.

Почему же тогда лучшие свои работы он печатал в зарубежных журналах? Загадки тут нет. Это совершенно ни о чем не говорит. В свое время П. Л. Капица в речи, посвященной столетию "Журнала теоретической и экспериментальной физики" (так с 1930 года стал называться физический отдел ЖРФХО), специально остановился на этом. Поскольку в те времена, говорил он, имея в виду начальную пору существования журнала, основная научная деятельность происходила за границей, то естественно, наши ученые, желая более активно участвовать в развитии мировой науки, охотнее печатали свои работы в зарубежных журналах - на немецком или французском языках. Даже в начале нашего столетия, когда у нас уже был ряд блестящих физиков, они Ввои лучшие работы часто сначала публиковали за границей. Так что Эренфест не составлял тут никакого исключения. Таков был общепринятый порядок, такова была традиция.

Оппонент. Я вовсе не хочу сказать, что Эренфест во время своего пребывания в России мало сделал. Но если мы намерены разобраться, в чем, собственно, состояла его личная драма, мы должны рассмотреть его наиболее сильные научные работы. Именно с ними были связаны его переживания - с тем, что они недостаточно сильны. (По крайней мере так ему казалось, а может быть, так оно было и на самом деле.) В русских научных изданиях он такие работы, повторяю, в общем-то, не публиковал, печатал их в зарубежных журналах. По этим зарубежным публикациям и стоит пройтись, посмотреть, что они собой представляют. Вряд ли надо перечислять их все - достаточно упомянуть лишь некоторые.

1906 год. Две статьи - "Замечания к новому выводу закона смещения Вина" и "К теории планковского черного излучения". Совершенно очевидно: Эренфест понял, что в этой области, связанной с планковской теорией излучения, происходит что-то важное, рождается какое-то новое, необычайно перспективное научное направление - квантовая теория. Это одна из наиболее "горячих" точек науки. Понять-то он понял, но не очень преуспел в разработке этого направления.

1907 год. "Поступательное движение деформируемого электрона и теорема площадей". Здесь обсуждается проблема строения электрона. К тому времени наиболее прозорливые люди уже отказались от нее, осознав, что Достаточно представлять электрон в виде материальной точки.

Автор. Должен вам заметить, что Паули несколько иначе оценивал эту работу. "Эренфеста его размышления в те времена,- писал он,- привели также к поднятому специальному теорией относительности (и не получившему ответа в электродинамике Максвелла-Лоренца) вопросу относительно "структуры" электрона, природы и величины его собственной энергии. (Он посвятил этому вопросу маленькую заметку, касающуюся вращательного момента, действующего на движущийся в электромагнитном поле эллипсоидальный электрон.) Этот вопрос, о котором с тех пор надолго забыли, сегодня вновь всплыл на поверхность и находится в центре внимания и обсуждения".

Это было написано в 1933 году, вскоре после смерти Эренфеста.

Видите, одну и ту же работу можно считать и недостаточно прозорливой и в высшей степени провидческой, предвосхищающей те проблемы, которые по-настоящему, во весь рост встанут перед наукой лишь спустя четверть века.

Оппонент. Первая статья, в которой Эренфест непосредственно реагирует на появление знаменитой эйнштейновской теории,- "Равномерное вращательное движение твердых тел и теория относительности". 1909 год. Надо сказать, реакция довольно запоздалая. Впрочем, если учесть, что Эренфест довольно скептически относился к этой теории в первые годы после ее появления, ничего тут удивительного нет.

Если же говорить по существу, согласно теории относительности твердого тела вообще не существует...

Автор. Вы не совсем правы, говоря, что это первая реакция Эренфеста на теорию относительности. Первой реакцией точнее было бы считать уже упомянутую заметку "Поступательное движение деформируемого электрона и теорема площадей", появившуюся двумя годами ранее. В ней Эренфест поставил вопрос, какое представление об электроне совместимо с теорией относительности - представление о нем как о твердом "шарике" или же как о деформируемом теле. Кстати, на эту заметку откликнулся сам Эйнштейн, напечатавший вскоре ответ на нее. Здесь-то он как раз и разъяснил, что в теории относительности не делается никаких предположений расчет формы электрона - он рассматривается просто как материальная точка.

Что касается того, что теория относительности упразднила понятие твердого тела,- это стало ясно именно благодаря таким работам, как статья Эренфеста