Два года, которые потрясли мир

Мы видели: в январе 1925 года, то есть незадолго до появления основополагающих работ по квантовой механике, он хотя и пишет о своем "отвратительно подавленном и унылом" состоянии, говорит о том, что он иссяк как ученый и способен быть лишь преподавателем, тем не менее выражает надежду: "Может быть, еще лет десять я буду годен на то, чтобы вводить в понимание современной теоретической физики (подчеркнуто мной.- О. М.) тех юных студентов, которые хорошо знают математику и элементарную физику..."

"Современная теоретическая физика" - это физика "до" квантовой механики. Обратите внимание: тут пока нет никаких оговорок относительно тех ее разделов, которые Эренфест берется преподносить студентам и которые не берется. Дальше будет по-другому.

Июль 1927 года. Публикации, о которых шла речь, состоялись. Эренфест пытается проникнуть в "девственный лес математики", которой они насыщены, но это дается ему нелегко. В конце октября "по желанию Лоренца" ему надо ехать на очередной Сольвеевский конгресс. Ох, как не хочется ему это делать, ведь в центре внимания там, естественно, будет квантовая механика, будут самые активные строители новой теории.

Такого же рода страхи испытывает он и перед поездкой в Харьков, которая намечалась в конце 1929 года.

Нельзя сказать, чтобы он не пытался следить за развитием квантовой механики. При этом он не стеснялся из учителей переквалифицироваться в ученики. На этом пути он нередко испытывал истинную радость. "Я совершенно восхищен последней работой Дирака о спинах электрона,- писал он в апреле 1928 года.- Тамм все это нам очень хорошо разъяснил". Или в другом письме: "Я с помощью моих молодых людей с огромным удовольствием занимаюсь изучением и обсуждением некоторых новых квантовых работ, с жадностью пытаясь постоянно извлекать основные идеи из хаоса представлений. Но я взял себе за правило оставить всякое желание что-либо "найти".

Квантовая механика давит на него, как некий колосс. Он одновременно и восхищается ею, и приходит от нее в ужас, мечтая найти себе применение где-нибудь в таком месте, где развитие физики "еще не настолько значительно". Там он растратит остатки сил, после чего хорошо бы, чтобы сразу наступил конец: "погрязнуть и растрачивать попусту время в этом блестящем молодом мире не имеет абсолютно никакого смысла!!!"

Наконец наступает время, начало тридцатых годов, когда Эренфест, мечтая о преподавательской работе, уже не говорит о всей современной теоретической физике, ибо он-де уже не в состоянии даже следить за ней. "Я страстно желал бы,- пишет он Иоффе 10 марта 1931 года,- с помощью каких-либо обстоятельств оказаться в таком положении, чтобы иметь возможность зарабатывать необходимые нам средства преподаванием таких вещей, в которых я действительно разбираюсь... Если бы я мог в России, каждые два месяца меняя место, каким-то образом помогать разным группам молодых людей быстро разобраться в том немногом (например, скажем, в основах теории электричества или тому подобном), чем я полностью владею!" И дальше следует главное: "Но от меня не следует... ожидать знания физики последних четырех лет".

Позже этот мотив станет кочевать из письма в письмо, вновь возникает в брюссельском разговоре с Иоффе...

Помните, несколько лет назад он говорил о том, что еще способен вводить студентов в понимание современной теоретической физики? Теперь же он упрямо твердит: если он где бы то ни было выступит в качестве "представителя" этой физики, произойдет катастрофа. Вновь и вновь Эренфест повторяет: "Лучше уж умереть, чем долго мучиться из-за вещей, которых я не понимаю".

В общем-то, для всякого честного человека, конечно, естественно браться лишь за то, что у него хорошо получается, но тут дело в другом: десятки физиков в разных странах, кто к тому времени уже обратил внимание на квантовую механику, и в качестве преподавателей и в качестве исследователей спокойно мирились с ее недостаточной ясностью, Эренфест же не смирился. Не смирился как раз потому, что обладал "фанатически чистой душой, для которой ясность- все". Его угнетало вынужденное противостояние бесчисленному множеству спокойных и смирившихся. "...Мне с каждым днем,- писал он,- становится все тяжелее... связываться с сонмом очень продуктивно работающих, много знающих и находчивых, но не четко мыслящих молодых физиков".

Да, физика в целом переживала драму, но каждый из работавших в ней ощущал эту драму в различной степени. Эренфест благодаря своим качествам - в наивысшей. "...Драма нашей физики,- сказал Поль Ланжевен,- воплотилась в Эренфесте в трагедию, которая погубила большой ум и большое сердце".

Оппонент. Не знаю, мне кажется, во всем этом есть преувеличение. Если мы еще раз посмотрим работы Эренфеста, посвященные квантовой механике, например "Некоторые неясные вопросы...", никакого отчаяния там не ощущается. Довольно спокойно делается попытка высветить некоторые нечеткие места в новой теории. И только.

Автор. Было бы странно, если бы автор изливал свое отчаяние в научной публикации. Вместе с тем кое-что из этих панических настроений чувствуется и там. Перечитайте статью еще раз. "Эти вопросы, особенно в предлагаемом изложении, можно было бы отмести как "бессмысленные... Правила хорошего тона вроде бы даже требуют этого. И именно поэтому кто-то должен взять на себя такой неблагодарный труд и поставить их в твердой уверенности, что всегда найдутся ученые, владеющие искусством давать на эти "бессмысленные" вопросы не только вполне осмысленные, но даже совсем ясные и простые ответы..." "Не мог ли бы кто-нибудь, кто в действительности овладел этими материалами, снизойти до того, чтобы в удобочитаемой для нас - представителей старшего поколения физиков - форме изложить..." Тут и раздражение, и язвительная ирония, и сарказм, и вместе с тем - смятение, тревога, страх...

Конечно, в письмах все это несравненно более ощутимо, ведь письмо не научный труд. К тому же от письма к письму можно проследить, как развивалось настроение человека. Например, по переписке Эренфеста очень хорошо видно, как он в последние годы все больше урезывал сферу своей преподавательской деятельности, ограничивая ее лишь теми вопросами, которыми он хорошо владеет.

Оппонент. Это с самого начала была его установка как преподавателя - давать то, чем он располагает, поставить дело на кафедре так, чтобы все этим довольствовались и не требовали от него того, что он "не может дать" (это встречается еще в его письмах 1912 года, вскоре после вступления в профессорскую должность в Лейдене).

Автор. Да, но тогда в списке того, что он "не может дать", все-таки еще не было квантовой механики. Ее появление в этом перечне придало всему особенно драматическую окраску.