Оценка Ньютона

Эти сложные и противоречивые воззрения Ньютона Оценка вместе с его крайне неопределённой позицией в философских спорах создавали и продолжают создавать серьёзные затруднения в оценке Ньютона. Дело осложняется ещё и тем, что имеются факты, если можно так выразиться, "засекречивания" того, кого соотечественники назвали "украшением рода человеческого". Существует традиционная трактовка образа Ньютона, в которой Ньютон представляется человеком, всецело погружённым в свои мысли, далёким от всех житейских треволнений, отрешённым от всего земного. Но можно ли верить этому каноническому образу, если имеется письмо Ньютона Астону^*, которое скорее можно принять за инструкцию начальника разведки своему агенту, чем за письмо "аполитичного философа". Ведь остаётся фактом и то, что Ньютон выставлял второй раз свою кандидатуру в парламент, и то, что он добивался места в Монетном дворе. Всё это, равно как и деятельность Ньютона в качестве директора Монетного двора, плохо вяжется с традиционным обликом. То обстоятельство, что Портсмутская коллекция остаётся неопубликованной, что архив Монетного двора эпохи Ньютона не опубликован, затрудняет задачу воссоздания подлинного образа великого учёного.

^* (Это письмо приведено полностью в книге акад. С. И. Вавилова, Исаак Ньютон, 2-е изд., 1945, стр. 24-27.)

Важное место в оценке Ньютона занимает вопрос: "был ли Ньютон ньютонианцем?" Иначе, делал ли он из своих открытий, к которым он приходил несомненно материалистическим путём, реакционные выводы или нет? В 1937 г. были опубликованы дневники Грегори, в которых, между прочим, находится следующая запись, сделанная 21 декабря 1705 г.:

"Сэр Исаак Ньютон был со мной и сказал, что он приготовил 7 страниц добавлений к своей книге о свете и цветах (т. е. к "Оптике") в новом латинском издании. У него были сомнения, может ли он выразить последний вопрос так: "Чем наполнено пространство, свободное от тел?" Полная истина в том, что он верит в вездесущее божество в буквальном смысле. Так же, как мы чувствуем предметы, когда изображения их доходят до мозга, так и бог должен чувствовать всякую вещь, всегда присутствуя при ней. Он полагает, что бог присутствует в пространстве, как свободном от тел, так и там, где тела присутствуют. Но, считая, что такая формулировка слишком груба, он думает написать так: "Какую причину тяготению приписывали древние?" Он думает, что древние считали причиной бога, а не какое-либо тело, ибо всякое тело само по себе тяжёлое"^*.

^* (См. С. И. Вавилов, Исаак Ньютон, 1945, стр. 148.)

Надо сказать, что три ипостаси ньютонианства: надматериальные пространство и время и нематериальная движущая сила, давно уже нашли своё законченное поэтическое выражение в известной оде Державина "Бог", начинающейся следующими строками:

"О ты, пространством бесконечный 
Живый в движеньи вещества, 
Теченьем времени превечный, 
Без лиц, в трёх лицах божества".

Чтобы не оставалось никакого сомнения в философском значении этих строк, Державин делает примечание:

"Автор, кроме богословского православной нашей веры понятия, разумел тут три лица метафизические, т. е. бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и нескончаемое течение времени, которые бог в себе совмещает"^*.

^* (Сочинения Державина под ред. Я. Грота, изд. Академии Наук, СПБ, 1864, т. I, стр. 195.)

Этот Державинский и Ньютоновский бог несомненно ближе к богу Спинозы, чем к мистическому богу религии. Спиноза называл богом природу, и амстердамские раввины были, конечно, правы, обвинив его в атеизме. Суть дела в том, что чистая механика не в состоянии обеспечить "беспрерывной жизни в движении вещества", а отрыв пространства и времени от материи ещё более усложняет дело. Если сводить природу к механике, как это и думали сделать Декарт и Ньютон, то должно ввести не механическое, а потому с точки зрения материализма XVII-XVIII вв. "нематериальное" начало - бога. Но богу Ньютона играет незавидную роль часовщика мира и обитателя пустого пространства, притом такого обитателя, который бы не оказывал сопротивления движущимся телам, т. е. очень покладистого обитателя. Поистине прав Энгельс, говоря, что "с богом никто не обращается хуже, чем верующие в него естествоиспытатели"^*.

^* (Энгельс, Диалектика природы, ОГИЗ, 1948, стр. 160.)

"В истории современного естествознания,- говорит Энгельс,- защитники бога обращаются с ним так, как обращались с Фридрихом-Вильгельмом III во время иенской кампании его генералы и чиновники. Одна армейская часть за другой складывает оружие, одна Крепость за другой капитулирует перед натиском науки, пока, наконец, вся бесконечная область природы не оказывается завоёванной знанием и в ней не остаётся больше места для творца"^*.

^* (Энгельс, Диалектика природы, ОГИЗ, 1948, стр. 160.)

Благодаря Ньютону, под натиском науки пала могучая крепость - была открыта система мира. Вопрос стоял о дальнейшем продвижении науки. Ньютонианцы считали необходимым закрепить позиции теологии, не допускать дальнейшего продвижения науки, сохранить в природе и первый толчок, и божественное тяготение. Ньютон в силу своего классового положения был проникнут духом компромисса 1688 г. и занял промежуточную, колеблющуюся позицию между теологией и наукой. И, как обычно в таких случаях, реакционная философия использовала это колебание в своих интересах, в то время как передовые деятели науки правильно поняли и развивали дальше достижения ньютоновской физики. Натуральная философия Ньютона питала свободомыслие Вольтера и атеизм французских материалистов. Фарадей называл себя философом и любил цитировать известное письмо Ньютона к Бентли, отбрасывая последнюю фразу о возможной нематериальности агента тяготения как непонятную. А Ломоносов прямо заявил, что "Невтон притягательных сил не признавал при жизни" и сделался их "рачителем" после смерти усилиями своих учеников. Ломоносов возглавил борьбу против эпигонов ньютонианства и создал величественную корпускулярно-эфирную философию, в которой предвосхищались будущие успехи химической атомистики, кинетической теории материи и фарадеевской физики эфира.