Резерфорд в глазах современников

Резерфорд был высокого роста и могучего телосложения. Лицо его привлекало своей приветливостью. В голубых глазах уживались простодушие и легкое лукавство. Всей своей внешностью, а также манерой одеваться он походил на состоятельного шотландского фермера. Титул, полученный им за научные заслуги, нисколько не изменил его вкусов и привычек. В его речи явственно слышался провинциальный акцент, который ученый усвоил с детства и сохранил на всю жизнь.

Приезжающие впервые в Кавендишскую лабораторию молодые физики быстро изучали привычки и характер Резерфорда. Если Резерфорд шел по коридору, бодро напевая песню "Вперед, солдаты Христа" (песня узнавалась по словам, а не по мотиву), то дела в лаборатории, обстояли благополучно и даже хорошо. Если же ученый нараспев произносил слова панихиды, это означало, что работа не ладилась или он узнал, что кто-либо из его учеников плохо обращался с дорогой аппаратурой.

Ежедневно в половине пятого Резерфорд собирал всех сотрудников лаборатории в специально отведенную комнату (иногда и у себя дома) для беседы за чашкой чая. На этих "файв о клок ти"^* оживленно обсуждались научные вопросы, результаты опытов. Резерфорд быстро вникал в сущность обсуждаемого вопроса, указывал ошибки, предлагал планы дальнейших работ. П. Л. Капица писал о Резерфорде: "Он был подвижен, голос у него был громкий, он плохо умел его модулировать, вполголоса он говорить не мог. Когда профессор входил в лабораторию, все знали об этом, и по интонации можно было судить - в духе он или нет. Во всей его манере обращения с людьми сразу с первого слова бросались в глаза его искренность и непосредственность. Ответы его были всегда кратки, ясны и точны. Своей приветливостью он очень быстро располагал к себе людей. Проводить время в его обществе было исключительно приятно. Когда ему что-нибудь рассказывали, он немедленно реагировал, что бы это ни было. С ним можно было обсуждать любую проблему - он сразу начинал охотно говорить о ней".

^* (Англичане в пять часов обычно пьют чай. Приведенная фраза буквально означает "пятичасовой чай".- Прим. авт.)

Интерес к жизни, политике, искусству, литературе, спорту не угасал у Резерфорда даже тогда, когда его работа в лаборатории была утомительной и продолжалась гораздо дольше, чем нормальный рабочий день.

Нильс Бор рассказывал, как он многие часы проводил в кабинете Резерфорда, "когда разговор шел не только о новых перспективах физики, но и о других вопросах, касающихся самых разнообразных сторон человеческой деятельности. В этих разговорах никто никогда не пытался преувеличить интерес своих собственных речей, потому что Резерфорд, усталый после напряженного рабочего дня, почувствовав бесплодность разговора, просто засыпал. Тогда приходилось ждать, пока он не проснется и не возобновит беседу с прежней энергией, как будто бы ничего и не произошло". o Однажды в кабинет Резерфорда в Кавендишской лаборатории пришел юный физик, окончивший Гарвардский университет в США. Он просил разрешить ему некоторое время поработать в лаборатории. Резерфорд, всегда благожелательно относившийся к начинающим ученым, после довольно долгой беседы согласился. Описывая эту встречу, присутствовавший при ней Нильс Бор, добавляет, что когда молодой человек ушел, Резерфорд сказал, что этот начинающий физик обладает богатым дарованием. Удивительная способность угадывать таланты и на этот раз не подвела Резерфорда. Посетителем был Роберт Оппенгеймер, завоевавший позднее известность своими работами по использованию атомной энергии.

Во время недолгого пребывания в Кавендишской лаборатории молодой физик открыл явление прохождения частиц через потенциальный барьер, на основе которого ученые объяснили альфа-распад.

Продолжая развивать исследования в области, основанной Резерфордом, Оппенгеймер добился важных результатов в теории ядра и создании ядерных реакторов. Его научные заслуги высоко оценил президент Джон Кеннеди, подписавший незадолго до своей трагической гибели правительственное постановление о присуждении Оппенгеймеру национальной премии имени Ферми. Эту премию 2 декабря 1963 г. ученому вручил в Белом доме новый президент США Линдон Джонсон.

Бор в своих воспоминаниях приводит интересный штрих, характерный для будничного уклада жизни Резерфорда и его взглядов на различные общественные явления, представляющие интерес и в наше время, когда обсуждается вопрос о совместных работах специалистов по точным и социально-общественным наукам, направленных к их дальнейшему развитию.

Он писал: "По воскресеньям Резерфорд регулярно играл по утрам в гольф с некоторыми из своих близких приятелей, а вечером обедал в Trinity College, где встречался со многими выдающимися учеными и с удовольствием вел беседы на самые разнообразные темы. Обладая ненасытным интересом ко всем проявлениям жизни, Резерфорд с большим уважением относился к своим ученым коллегам; однако мне вспоминается, как однажды, возвращаясь из Trinity, он заметил, что, по его мнению, представители так называемых гуманитарных наук заходят уж слишком далеко, когда гордятся своим полным неведением того, что происходит между моментом, когда нажимают кнопку у двери и моментом начала сигнала звонка".

В этом отрывке хорошо виден и юмор, свойственный Резерфорду, которым восхищались все, кто знал ученого.

Резерфорд очень любил спорт и путешествия. Его знали как искусного игрока в гольф, крокет и другие распространенные у англичан спортивные игры. Ученый любил проводить отдых в живописных уголках Англии с охотничьим ружьем или спиннингом. В кругу рыболовов он вспоминал, как в детстве с братьями охотился самодельными острогами на крупных рыб в озерах Новой Зеландии. Когда А. Ф. Иоффе был в гостях у Резерфорда в его кембриджском домике, после обеда ученый пригласил Абрама Федоровича в сад, чтобы сыграть с ним в крокет. Впоследствии Иоффе вспоминал, что сам он весьма неудачно сыграл, а Резерфорд обладал большим мастерством в этих "садовых" играх.

Ученому приходилось бывать во многих странах. Каждое путешествие было для него огромной радостью. Находясь вдали от Англии, Резерфорд требовал подробную и регулярную информацию о делах лаборатории и результатах ведущихся исследований. В то же время он лаконично, часто почтовыми открытками, сообщал своим сотрудникам о возникших у него новых идеях и планах.

Академик А. Ф. Иоффе, посетивший в двадцатых годах несколько английских университетов, отметил, что "из школы Резерфорда вышли почти все физики современной Англии". Немало учеников Резерфорда растеклось по всему свету. На разных континентах, во многих странах они продолжали дело своего наставника. Некоторых из них уже нет в живых, в том числе и Чедвика. Но слава Резерфорда как руководителя обширной научной школы физиков передается новым поколениям ученых.

Одним из самых выдающихся учеников Резерфорда был Нильс Бор, который сделал много важнейших теоретических открытий в ядерной физике, а в последние годы увлекался биологическими проблемами.

Автору этой книги пришлось слушать лекцию Бора в мае 1961 г. в физическом институте Академии наук СССР. Академик Игорь Евгеньевич Тамм переводил лекцию Бора, которую тот читал на английском языке с неповторимым скандинавским акцентом. В те минуты, когда Бор завершал определенную часть, Игорь Евгеньевич с присущей ему живостью и увлеченностью пересказывал ее слушателям в своей собственной манере, но исключительно ясно и, если можно так выразиться, выпукло. Во время перевода Бор садился, разжигал погасшую трубку и делал несколько затяжек. Рассказывая об особенно интересных вещах и демонстрируя аудитории очень остроумные рисунки, Нильс Бор счастливо улыбался. Было ясно, что восьмидесятилетний ученый испытывает непередаваемую радость от того, что сделаны такие замечательные открытия, о которых он говорит.

На приеме, устроенном в честь Нильса Бора в Институте физических проблем в Москве 11 мая 1961 г., академик П. Л. Капица задал маститому ученому вопрос: "Что привело Вас именно к Резерфорду? Это ведь очень интересно знать, особенно молодым людям".

Бор ответил, что давать советы насчет выбора руководителя не так легко, но его лично в Резерфорде привлекла страсть к физике, его необычайный энтузиазм, влюбленность в свои приборы и чувство юмора. Резерфорд подарил физике ту модель атома, которая придала ощущение реальности физическим идеям, до этого слишком новым и слишком абстрактным.

За два дня до этого в Институте атомной энергии имени И. В. Курчатова Бор сказал, что ему очень повезло в жизни: он попал к Резерфорду всего за несколько недель до открытия атомного ядра. "Мы не понимали тогда строения атомного ядра, но мы впервые получили важное преимущество: мы убедились, что атомное ядро существует, что дало нам возможность не тратить силы на сомнения, а искать объяснения объективным фактам. Тогда мы почувствовали, сколь далека была теоретическая физика от связного объяснения ядра. И мы поняли, что задача сводится к изменению или даже к коренной перестройке физических представлений".

Известный советский ученый-атомник, работавший у Резерфорда в Кавендишской лаборатории, академик Ю. Б. Харитон в своих воспоминаниях писал, что Резерфорд был учителем в самом высоком смысле этого слова. Он никогда не навязывал ученикам свои идеи и точки зрения и всячески поддерживал все проявления самостоятельного образа мышления. Он никогда не жалел "отдавать" на разработку свои мысли. Многие работы, не носящие его имени, обязаны ему своим происхождением.

Выдающимся руководителем научных школ должно быть присуще умение воспитывать молодых ученых, не навязывая своих интересов и поощрять в них самостоятельность мышления.

Об этом необыкновенном умении Резерфорда неизменно пишут все его ученики и сотрудники. Академик А. Ф. Иоффе, который в 1921 г. посетил Резерфорда в Кембридже с просьбой принять в лабораторию Петра Леонидовича Капицу, окончившего в 1918 г. Политехнический институт в Петрограде, в своих воспоминаниях писал, что "лучшим примером того, как мало Резерфорд навязывал свои интересы сотрудникам, может служить академик Капица, который в годы пребывания в Кембридже создал свой институт низких температур и провел блестящие работы на темы, не связанные с ядром".

Ученик Резерфорда Патрик Блеккет прославился своими исследованиями космических лучей и вместе с Окиаллини открыл в них частицу позитрон. За эти работы, которыми очень интересовался Резерфорд, Блеккет получил Нобелевскую премию.

Новозеландский физик Роберт Робинсон писал, что ежегодно в манчестерской лаборатории Резерфорда обычно работали 15-20 человек, занимающихся радиоактивностью. "Большую часть составляли молодые ученые, за которыми Резерфорд должен был наблюдать и снабжать идеями и схемами работ. Наблюдения он в полной мере осуществлял в своем ежедневном "лабораторном цикле". Резерфорд был всегда полон идей. Действительно не было такого периода, когда бы он не имел гораздо больше идей, чем его ученики и сотрудники могли бы выполнить. Он был неподражаем в изобретении прямых и простых методов исследования, которые можно было бы осуществить с помощью несложной и дешевой аппаратуры. В то же время было много срочных проблем радиоактивности, требовавших для своего решения средней точности измерений. Его юные ассистенты получали большое удовлетворение от того, что выполняли в период учебы настоящую исследовательскую работу".

Среди физиков, работавших в Манчестере под руководством Резерфорда, было несколько молодых ученых, приехавших из России, в том числе Ядвига Ричардовна Шмидт, которая после возвращения из Англии продолжала свои исследования в Ленинградском физико-техническом институте. Она дала рекомендацию П. Л. Капице, и позднее Резерфорд вспоминал, что эта рекомендация сыграла главную роль в его решении зачислить Капицу в Кавендишскую лабораторию.

Нильс Бор, как и Резерфорд, создавший крупнейшую научную школу, однажды на вопрос академика Л. Д. Ландау о секрете его подхода к молодежи ответил, что это трудный вопрос, так как методов и рецептов здесь нет. "Никакого особого секрета не было, разве только то, что мы не боялись показаться глупыми перед молодежью. При этом я всегда был против того, чтобы высказывались некие "окончательные и определенные" суждения. Я считал, что вопрос надо поддерживать в состоянии неопределенности и никогда не терять чувства юмора. Однажды я имел случай сказать своему ученику, ныне известному физику, что в нашем Копенгагенском институте даже неуважение никто не принимает всерьез!